– Я лодкой ученая, – Манька слабо улыбнулась, отчаянно завидуя Дьяволу.
– Лодка – явление рукотворное, а тут-то, кто бы смог?
Как же, всю жизнь цеплялась за такие тропки – и куда они ее завели? Но разве в болоте пристань не бывает? Нащупав в глубине корягу, она воткнула посох поглубже, чтобы он зацепился за опору. Ухватилась за тоненькую березку, с замиранием сердца вытягивая из хляби ногу, – и, почти растянувшись в шпагате, поставила ее на траву-мураву.
Дернина слегка прогнулась, но выдержала.
Она оперлась на ногу, навалившись на нее всем телом. Положение у нее было незавидное, она была не там и не там – нога едва достала до края, а железо на спине давило в хлябь, став как будто тяжелее. Кривая и сухая березка прогнулась, обнажав вывернутый корень.
Манька растерялась, не зная, как поставить на дернину вторую ногу – и на тропу не вернуться. Она пожалела, что не перекинула сначала железо. Потерять его было не жалко, да только потерять его было нельзя. Упершись на посох, как на костыль, напряглась, вытаскивая из густой каши вторую ногу, резко оттолкнулась и ступила на дернину полностью, оставив посох на тропе.
Сделала шаг, второй…
И вдруг почувствовала, как земля уходит из-под ног, предательски разъезжаясь в разные стороны, открывая под собой жидкий кисель из воды и ила. В мгновение она ухнула по грудь в бездну, опершись на что-то тяжелое в глубине…
Гуща под ногами затягивала еще хуже, ноги как будто заковали в кандалы. Рядом навстречу с громким урчанием, вырвав березку с корнем, поднялся болотный газ, разрывая в клочья остатки зеленого коврика и отбрасывая ее еще дальше от тропы. Теперь до твердой земли было уже не дотянуться.
Ужас объял ее…
В голове за секунду пронеслось столько мыслей, сколько в жизни не передумала. Как все… хуже всех уходила она из жизни, в безызвестности, никому ничего не доказав, с отчаянием, с протестующим молчаливым криком, что нет такой силы, чтобы сломать ее.
Вода достала до подбородка, заливаясь в раскрытый от ужаса рот.
Время замедлилось: секунда стала минутой, а воздух – густым и плотным…
И Манька вдруг увидела, как на расстоянии вытянутой руки ударился о воду конец железного посоха и медленно тонет, погружаясь в ил. Посох все еще цеплялся за корягу, опутанную и застрявшую в остатках березового корня.
Она едва не упустила этот шанс…
Проталкивая руку вперед, сквозь жидкий кисель, сунула в то место, где видела посох, нащупала конец, едва достав пальцами, и изо всех сил рванулась вперед, не двигая ногами. Схватила, и медленно-медленно начала подтягивать себя к тропе.
Ноги увязали в густом иле, он держал прочно. Густая глинистая каша давила, плотно сжимая, затягивала и не выпускала обратно. Себя можно было только вытянуть, как когда в долгие дожди на дороге промачивает глину, и без усилий, под собственным весом, ступаешь на дно, и иной раз оставляешь сапоги, потому что нет сил поднять эту глину, налипшую на подошвы и сдавливающую голенища.
Она чувствовала, как пот катится с нее градом, застилая глаза…
Огромный заплечный мешок, туго набитый железом, не давал приподнять себя над водой, как камень, привязанный к шее утопленника. Коряга хрустнула и начала сползать вниз. В глазах ее застыл ужас, последняя надежда на спасение тонула вместе с этой гнилой деревяшкой…
И вдруг она увидела Дьявола… – он стоял на тропе, придерживая корягу ногой.