– А как услышит, если еще сто пятьдесят каналов с человеком откровенничают? Я раз скажу, два, а радио сутками не молчит, – обидится Дьявол. – Я не попугай, я – Живой Бог. А как тебя услышат, если ты на пяти чувствах поднимаешься? Око человека в это время на лобном месте, зрит в корень паскудности твоей наставлениями Богочеловека. И он ему ближе, чем все родственники, а ты его в это время ножом по сердцу.
– И ничего не можешь сделать, чтобы тебя услышали? – забудет Манька о своем.
– Могу. Включить дополнительные каналы, – засмеется Дьявол, вытаскивая ее из снега. – Но радио – произведение человеческое, сам-то я не записываюсь, а найти канал, чтобы мои мысли озвучивал, не так просто. Порой приходится резать их и склеивать между собой, чтобы до сознания достучаться.
– И кто такую гадость сотворил?! – возмущалась она.
– Я, – без ложной скромности признается Дьявол. – Я Закон утвердил? Утвердил! На скрижалях прописал? Прописал! Получается, причастен. Но себе на пользу. Человек – существо проблемное, ему на словах не докажешь, что он гадит, где ни попадя. А так, включил радиоволну, он тут же обделался.
– А почему я тебя вижу, а другие нет, каналы не слышу, а другие слышат?
– Во-первых, железо открыла. Оно волны принимает, но уже само по себе. Во-вторых, радио для тебя – горькая пилюля. Нет у тебя канала, который бы по головке гладил. И не лечит. Я хоть и ругаю, но не каждый раз. Мы о живом говорим, а радио – запись. Вот спроси у него, что на тебе надето, начнет выуживать слова от тебя самой, или мои слова поймает и вывернет на свой лад. И получается, говорить с человеком я могу, но во вред, поднимая против него страшную силу. В-третьих, люди радио тоже не слышат. Если бы они его слышали, повредились бы в уме. Спаситель сказал: «и стало слово плотью». Плоть – это среда, в которой живет сознание, и через эту среду человек воспринимает окружающий мир. Если плоть человека избивает, назовут его одержимым бесами, если поднимает, то никто и не заметит, что человек словесной плотью болен.
– Но люди не все на веру принимают. И не всегда в убыток. А бывают мысли, которые ни одному Благодетелю в голову не придут. И книжки пишут, и картины рисуют, и цивилизацию вперед двигают.
– А это – мыслительная материя. Пьет ее человек, как живую воду. Но выпить ее только подкованному дано. Пролилась на него интересная история, а он азбуки не знает – не написать ему книжку. И картину не нарисует, если не научился карандаш в руке держать.
– А почему ко мне мыслительная материя не приходит?
– А тебя умные решения обходят стороной. Чуткий божок ее черпает, обученный всякой премудрости, и пускает по рукотворному руслу, где имени твоего нет. Недостойна ты, боги так решили, – вернет ее Дьявол на землю, чтобы дорога ей медом не казалась.
Иногда Дьявол прочитывал ей летописи на местности и рассказывал истории. Люди помнили про берега кисельные, про печки с пирогами, но считали их лживыми вымыслами, решив, что в то голодное и темное время, когда жил безграмотный и неразумный народ в домах, сколоченных криво-косо, застилал крышу соломой, а доски мог настрогать лишь на лавки, чтобы щелкать семечки изо дня в день, каждый мечтал поесть пирогов досыта и попить молока с киселем – и придумывали люди сказки.
А по Дьяволу выходило, не сказки.
– Сказка сказке рознь! Изобретательные люди их слагали, – хитро щурился он. – И у каждой сказки свой автор, забытый за давностью лет.
– И сейчас сочиняют, – отмахивалась Манька. – Никому верить нельзя.
– Сказочники сочиняют сказки прямой стезей и узкими вратами, а сказители – путями пространными и вратами широкими – так можно отличить их друг от друга.
Правдой историю своего народа люди помнили и чтили со слов: «И вот, решил Благодетель, что не искренно его любят люди – ибо Бог у народа был со многими лицами, но Благодетель в них не вписывался». И тогда повелел он призвать со всех краев земли от каждой идеологии.
Богатая была земля государственная – и не преминули три церкви позариться. И пришли три старца от Отца, от Пророка Отца, и от Сына Отца. И стал Благодетель смотреть, где лучше уложится как Помазанник.
От Отца отказался сразу. Страшно ему стало, а вдруг Отец не признает? Да и зачем ему десятина, если половину мог взять, а то и все?
Остановил взгляд на Пророке Отца и на Сыне Отца. Обе церкви добрые, и народной любви много: не судись с начальством, не прекословь начальству, не отказывай начальству. Грозно посмотрел на четыре стороны – и помазался, и все как один – рабы тебе.
ebooksa