– Думал – прах, но теперь в курсе, – откуда-то из опустившейся тьмы, отозвался Дьявол.
Странно, но дорога из болота оказалась легонькой. Куда бы Манька не ступила, земля была тверже камня, чуть прикрытая болотной водицей, ставшей почти прозрачной.
После смерти Кикиморы воду мутить было некому. Вышли на большую землю уже через неделю. И очень удивились: две реки, Безымянная, вдоль которой они следовали, и другая, Речка Смородина, которая брала начало у Неизведанных Гор, стали одной рекой с правильным направлением – к морю-океану, с четко обозначенным руслом и стекающими в него ручьями, берущими начало из многочисленных родников на месте высохшего болота. И была она так глубока и широка, что без лодки не переберешься, и не разглядишь сразу, где у нее другой берег.
– Ну вот! – Дьявол тоже опешил и таращился на реку растеряно. – Меняешь лик земли!
Потом в смятении прошелся по берегу.
– В общем, так, – растеряно погрозил пальцем, – хватит гармоничное государство пугать хаосом! Бедная моя Помазанница… —схватился за голову, взъерошив волосы. – Что она теперь должна думать? А где народу брать удобрение?
Угрозу Дьявола Манька пропустила мимо ушей. Она прошлась вдоль берега, заметив недалеко от реки возвышение, которое точно не будет затоплено по весне, выкопала глубокую яму, вывалила из целлофановых пакетов гниющие останки, засыпала Кикимору землей, обложила могилу камнями, посадила сверху молодую осинку, после сожгла целлофан и мешок, чтобы не оставлять следов своего присутствия.
Покойную почтили минутой молчания, перекусили железом, запили водой, помянув болото недобрым словом.
И только тут Манька сообразила, что нет больше Мутной Топи, и скоро здесь будет такая же земля, как в любом другом месте. Не сказать, что не обрадовалась. Весь мир, от края до края лежал перед нею ярким золотым и огненно-багряным раздольем и бездонной лазурной высотой, подернутой осенней белесой дымкой, и чуть зеленоватой, с бликами солнца гладью реки. За две с половиной недели, пока бродили по топи, земля нарядно украсилась, и после болотного однообразия глаз ее не мог нарадоваться ярким краскам.
Но душа и в самом деле не праздновала вместе с нею.
Где-то ниже сердца тошненько подвывало. Даже мысль о состоявшемся спасении внезапно открылось ей, как мучительное наставление, типа: «Мы готовили – готовили, а ты, Маня, все испортила!» – и будто кто-то уговаривал ее в следующий раз обязательно утопиться.
Разницу эту она сразу почувствовала, как только Дьявол обратил на эту разность внимание, попросив определить, где у нее умственный начаток, а где начало души, поставив руку чуть выше уровня груди, чем немало подивил ее. Получалось, что у нее есть уровень выше сердца, и уровень ниже сердца, как некое эмоциональное поле, которое разговаривать не умело, но вполне точно изъяснялось чувствами. Иногда очень даже ясно, иногда смазано, а порою едва переводимо в слова. Она вдруг поняла, что может прислушаться к животу и узреть там запертого человека, воспринимая его на чувственном уровне. Внутри ее было тяжелое пространство, наполненное чувствами, которые выставлялись наружу и вели ее на заклание, как пастырь овцу, а собственные ее чувства, скорее, были ответной реакцией, чем теми чувствами, которые приходили невесть откуда.
– С ума сойти! – Манька одурела от своего открытия.
– А я что говорил? – торжествующе изрек Дьявол. – Нет, Маня, ты и душа не одно и то же.
– А что тогда душа, если она против меня?
– Душа – как ближайший родственник, обращается к человеку из среды его самого. И, бывает, выходит огонь и пожирает человека, как кедр, который уже не живое дерево, а головня и удобрение. А человек слушает эту муть, вместо того, чтобы обрезать крайнюю плоть сердца. И так разделился сын с отцом, дочь с матерью, невестка со свекровью, и уже враги человеку домашние его, ибо тот, кто стал в сердце человека, посчитает недостойным всякого, кто любит или мать, или отца, или сына, или дочь более, нежели его. И кто не берет креста его, и не следует за ним, внимая зову, и кто душу бережет, ополчаясь, считается у этой мути недостойным, – и будет он убивать и чернить, и взывать ко всякому, чтобы чинили человеку препоны. Боги там, Святой Дух, который крестил человека огнем. Поджаривает пяту, и язвит в голову одного, называя грешником, и закрывает от возмездия другого, называя праведником. Об этом пытался втолковать тебе Господь Упыреев, когда говорил, что знает то, что не знаешь ты.
– А с кем спорить-то? Там же нет никого! – медитируя, удивилась она.
– А если никого нет, кто вгрызается в твою плоть, обращаясь к тебе, как самостоятельное существо? Подсознание находится под сознанием, оно надежно укрыто от сознания. Но оно не спит, не изнемогает, сеет ужас и вынашивает потомство. Подсознание – это кладбище с мертвецами, которые живы и передают привет от Благодетелей и тебе, и людям. Не спорю, бывает хорошее подсознание, которое поднимает человека, но бывает, и убивает – и тебя, и твоих близких. Оно заключает в себе боль, но не слышит ее, сеет зло – и не видит его, или собирает сомнительные компании – все беды человека берут начало в его душе.
– Но если не будет ничего, будет же пусто!
– Не пусто, а чисто, – поправил Дьявол. – Душа должна быть чистой, как стеклышко, и легкой, как перышко – тогда это душа, а не монстр. Сегодня ты открыла дверь в мир Богов. Так сказать, испортила им обедню.
ebooksa