Дьявол, может, и не скажет. Именно – не скажет! Но Благодетельница обязательно прознает. Естественно, ее обвинят, а у нее ни свидетеля, ни алиби… Странно, когда убили девочку, Дьявол сам объяснил ей суть государственного и человеческого правосудия, а теперь тоже самое пытается выдать наоборот.
Комедию ломает?
Вряд ли.
Тот случай никак Помазанницы не касался, а теперь, пожалуй, в самое нутро ее…
Ишь, какой двуличный…
Для нее сейчас как раз лучше в лесах схорониться, идти себе дальше, как ни в чем не бывало, а Кикимору спрятать подальше от места проживания. Пока ищут, успеет уйти далеко. Болотная ведьма изнутри давно гнила, так что по времени никто не определит, когда умерла. Скажут раньше, а раньше у нее свидетели есть, которые алиби подтвердят, а если скажут, что шла она вдоль реки, то признается: дошла до болота и повернула в обход – кому в голову придет сомневаться? Никто бы в это болото добровольно не полез. А если повезет, скажут: умерла старушенция от старости.
Манька обошла Кикимору, брезгливо поморщившись. Ведь не человек, мертвец, и давно уже! И убивать не собиралась, старуха сама на свое шило наткнулась, а ей повезло – осталась жива. Воткни старуха второе шило в другое место, истекла бы внутренним кровотечением она, и никто бы ее искать не стал, а старушенция сшила бы себе новую одежонку, а то, позаимствовала бы органы.
– Я ее не просила тащить меня в болото и шилом махаться, и оправдываться не собираюсь, – уверенная в своей невиновности, отрезала она. – А если собрались меня останавливать, то вам только хуже будет! – и добавила, но уже не так уверенно, в основном, чтобы осадить Дьявола. – И Помазаннице твоей не поздоровится, если попробует вредить мне!
– Я что, Маня, разве не должен научить тебя? – заискивающе и шутливо Дьявол сделал выпад, изображая драку на шпагах. Он как-то резко вдруг переменился, будто только такой ответ и ждал. И уже спокойно, без сочувствия к Кикиморе, по-деловому предложил: – Пуф, пуф! И уносим готовенькую в болотную тину. Пусть полежит пока со своим народонаселением.
– Не уносим, не уносим, – раздумывая, не согласилась Манька. – Нельзя ее обратно, оживет еще. Хватит с нее утопленников. Не знаю, сколько их, но спасибо они нам не скажут.
– Ладно, – с удивительной легкостью согласился Дьявол. – Тогда повесим на дерево, как портянку, будем сушить на солнышке.
– И не повесим. А если дождь? Должно мертвого предать земле… Сухой, где болота нет, – заявила Манька, гадая, догадался ли Дьявол о ее планах. – Надо по-человечески. Похороним, а сверху посадим осину. Проклятая она была. А проклятых с осиной хоронят. Не приведи Господь, выберется и уползет в свое болото! Опасно ее оставлять просто так.
– А где ты осину возьмешь? – удивился Дьявол, оглядываясь по сторонам.
Манька тоже осмотрелась, с облегчением отметив, что осины на острове не росли. Отсутствие их полностью соответствовало ее планам – не придется выдумывать для Дьявола легенду.
– Значит, заберем с собой на большую землю, – решительно заявила она.
– С ума сошла? – убился Дьявол. – Железа не поднять, а ты еще эту… – он брезгливо пнул Кикимору, – тащить с собой собралась?
– Не оставлять же ее здесь, – Манька тяжело вздохнула, пряча свою радость. Если эта тварь оживет, первое болото станет ей могилой. Чего не сделаешь ради жизни на земле. Она порылась в котомке, выуживая целлофановые пакеты и топорик. – Мне спасибо должны сказать, что я от этой мерзости мир избавила, а я прятаться должна… Ну где справедливость?! – расстроилась она, принимаясь за расчленение прогнившего, дурно пахнувшего трупа.
Дьявол с брезгливой миной постоял возле нее, потом ушел в кусты, опорожняя несуществующий желудок.
– Пойду-ка, разведу костер, наловлю лягушек, а если повезет, поймаю жирного угря – и приготовлю нам поесть, – крикнул он издали, из-за кустов. – И прошу тебя, не пожалей, пожалуйста, мыла, когда будешь смывать нечистоты. Я с тобой нарушил все мыслимые и немыслимые свои правила… Ты в курсе, что мне по Закону с грязнулями ни сидеть, ни стоять рядом нельзя? И даже тот, кто прикоснулся к грязнулям, уже не чист для меня?
– Нет, но теперь в курсе, – Манька усмехнулась. – А ты в курсе, что вся земля – грязь, и заключен ты в грязь?