– У самаркандских мастеров в дело шла лишь кора от шелковицы, ну а мы тут свое, обычное, липовое лыко за основу взяли, – пояснял мастер. – Варили его в чанах целых полдня, пока там волокна не начали легко отделяться друг от друга. Опосля это проваренное лыко толкли в ступе и только после того всю массу замачивали в крепком солевом рассоле для отбеливания. А потом уже промывали ее проточной водой. В ту отбеленную кашицу мы залили живичной влаги с канифолью от хвойной и березовой перегонки, что дали нам смолокуры и углежоги. Это, Иванович, нужно, чтобы наша бумага крепкой была. Дальше мы подсыпали в чаны привезенного от наших глиномесов мела, дабы на выходе наша бумага белоснежною получалась. Все это у нас, опять же, тщательно перемешивалось и снова накладывалось на имеющиеся здесь рамки. Ну а потом укладывалось под пресс с горячим поддувом, – мастер кивнул туда, где уже высилось несколько больших бумажных стоп. – Прессованные листы мы хорошо высушили, а потом взялись за их шлифовку гладким камнем, дабы стереть все те неровности и шероховатости, которые дают наша рамка и не до конца размолотые волокна. Лучше всего здесь работает камень агат, как и было прописано в совете от южных мастеров. С него бумага выходит ровненькая и гладкая, словно бы шелк. Но, впрочем, это неважно, можно и нашим, новгородским камнем ее тоже шлифовать. Агата у нас только два бруса имеется, вот и бережем мы его, словно бы зеницу ока. Ну вот, Андрей Иванович, на выходе у нас и получается такая вот славная бумага. – Чеслав подняв лист вверх, поглядел через него на светильник и зацокал в восхищении языком. – Эх и красота, до сих пор сам не налюбуюсь. И ведь ни в жизни бы не подумал, что у нас вот так славно здесь с ней получится!
– Да, красота! – согласился Андрей, поглаживая гладкий листок. – Чеслав Твердилович, а много ли в месяц вы ее наделать сумеете?
Мастер почесал рыжую бородку и глубокомысленно выдал свой вердикт:
– На подготовку замеса – это двое, а нет, трое нам суток понадобится. С кажного из них у нас сотни по две листов выходит. Нуу, а вот ежели нам немного рамок бы сюды добавить и все под хороший гнет бы положить, а вернее даже, под винтовой пресс, который нам обещают сделать… Так мы тогда и до трех, а то и четырех сотен листов смогли бы догнать их выпуск. Но надобно учитывать еще, что будет долгая просушка и шлифовка бумаги, а это еще нужно накинуть седмицу. Так что три выхода в месяц у нас получится, и если они будут по четыре сотни листов, то это будет, в общем, одна тысяча и еще две сотни сверху. Тогда как сейчас мы шесть, семь с половиной выдаем.
– Будут вам и новые рамки, и большие чаны, – пообещал ему Сотник – Переделаем здесь и горячий поддув. Измыслим и сделаем вам хороший винтовой пресс. Все у вас будет, Твердилович, вы, главное, делайте тут больше хорошей бумаги. Она нам сейчас так нужна! Подожди вот, совсем скоро мы печатный станок запускать будем, и на нем уже печатать книги начнем. А для этого нам очень много хорошей бумаги потребуется. Подумай, как вообще можно расширить твою мануфактуру, и людей для себя поищи новых. Какие приспособы и инструмент, помимо тех, что ты уже перечислил, для расширения вашего дела могут потребоваться? И, Чеслав Твердилович, дорогой, ты уж давай с этим не тяни. Через седмицу я буду тебя ждать у себя с обдуманными предложениями, добро?
Мастер вздохнул, окинул взглядом большой зал с печами, прессами и чанами и, соглашаясь с начальством, кивнул:
– Добро, Андрей Иванович, через седмицу жди к себе. Хорошо поразмыслю, прикину, что да как, и уже с готовыми предложениями потом к тебе подойду. Коли уж надо так, так и мы, значится, расстараемся!
Рядом, буквально в пяти десятках шагах от «бумажников», был ранее большой зерновой амбар. Сейчас же усилиями поместных зодчих его полностью переделали, настелив полы, поставив перегородки и перекрыв крышу. В стенах вырубили большие окна, вставили туда рамы и застеклили их. Затем печники выложили внутри здания две большие печи и хорошо их протопили. Вышло то здание теплым и светлым. Именно здесь, по задумке Андрея, и должна была располагаться печатная мастерская, прообраз первой в этом времени типографии.
Сейчас в ней уже шла работа. Один из мастеров с двумя подмастерьями занимался изготовлением чернил. Их уже год как готовили в поместье у кожемяк, но теперь выделили в отдельное дело. Рецепт чернил уже, пожалуй, в третий раз претерпел свои изменения. В самом начале делали их из сажи, смешивая ее со смолой и клеем, вываренным из рыбьих костей или из рогов животных. Чернила выходили неплохими, были они стойкими, не теряя со временем цвет. Но был у них и один существенный недостаток – они получались густыми, что никак не способствовало скорописи. Не зря же в той же восточной каллиграфии использовались лишь одни кисточки. Попробуй того же самурая без нее представить, проще уж, пожалуй, без меча! Большие буквенные объемы писать такими чернилами было крайне неудобно. Следующим шагом были уже галловые чернила, и делались они из галлов – дубовых наростов, шариков-паразитов, содержащих в себе большой процент танина. Они тщательно измельчались и вываривались с добавлением камеди из сока вишни или акации для уменьшения растекания и стабилизации. И вот уже, наконец, и третий рецепт чернил – это добавка в вываренную галловую смесь вина и железного купороса. Последний компонент стал доступен с появлением в поместье стеклодува из Богемии Мартина Горста, который получал его травлением разбавленной серной кислотой железного лома, обрези или окалины. Немецкий мастер поделился своими секретами с поместными, и теперь этого добра уже было здесь в достатке. Русские умельцы еще и улучшили его рецепт, добавляя в купоросный раствор крепкий уксус и древесный спирт, а затем они оставляли все это сохнуть в широкой посуде. Через довольно долгое время спирт и уксус испарялись и уносили с собой лишнюю воду. В итоге сами чернила получались очень качественными. Они проникали в глубину бумаги, хорошо держались и не выцветали на солнце. Да и цвет у них, надо сказать, был весьма приятным.
В ратной школе, академическом совете и в поместной управе новый продукт быстро оценили и теперь скрипели гусиными перьями по бумаге, выводя буквы и цифры.
Ну и чернильницы-«непроливайки», которыми пользовались еще деды и родители Сотника. Конструкция их была простейшая. Сосуд формировался в виде конусной воронки, которая не давала выливаться чернилам при опрокидывании, а заливать их, напротив, было в нее очень удобно. Хотя чего уж там, при большом желании школяры и из нее умудрялись вытрясывать маркую жидкость и ходили потом с вымазанными руками и с отсвечивающими темно-синими мордахами.
И вот теперь печатное дело. Его нужно было вводить непременно. Тот технологический и образовательный скачок, который здесь задумался Сотником, без большого количества книг был попросту невозможен. А для этого нужен был печатный типографский станок.
От руки книги было переписывать муторно и очень, очень долго. А вот до технологии штампа человечество дошло уже в глубокой древности. Взять те же рисунки на ткани в виде набойки или монеты из Древнего Египта, Греции и Рима. А ведь все это была печать или тот же штамп. В Китае так и вообще уже пять веков назад до этого времени начинали печатать самые настоящие книги. Там брали ровную дощечку из грушевого дерева, промазывали ее специальным рисовым клеем, а затем к ней прикладывали написанный тушью на тонкой бумаге текст. Он отпечатывался на доске, после чего умельцы аккуратно удаляли все пустые места, получая в итоге деревянный зеркальный штамп. Вот с него-то затем и печатали сначала отдельные текстовые листы, а затем даже и целые книги. Одна доска – это один лист, а если в этой книге три сотни страниц, ну или, скажем, пять? На каждую такую книгу требовалось по целой комнате для хранения этих печатных форм-досок. Весь этот процесс был непростым и очень, очень небыстрым. Только на одну резку такой доски уходило более месяца, а ведь при печати само дерево размокало, деформировалось и становилось совсем непригодным для использования.
Нужно было идти дальше – вводить технологию печати подвижными металлическими литерами, где сама форма больше не создается целиком на всю страницу, а набирается из отдельных букв, словно бы конструктор. Вот собрали вы, скажем, одну страницу, напечатали ее, а затем рассыпали литеры, набрали новую, и пожалуйста, печатаете уже теперь следующий текст. Экономично, быстро и очень практично! И вот тут нужно было продумывать изобретение самого печатного станка.
Металлические литеры и простейшие наборные формы уже в этой мастерской были, и сейчас печатники упражнялись в самой простейшей технике. Бумажный лист они хорошо, плотно пристукивали или прижимали к намазанной краской форме. Но вот при наложении и снятии листа, как бы они ни старались, текст у них всегда оказывался смазанным, рисунок получался очень нечетким, а из-за разного нажима на форму к тому же еще и неравномерно окрашенным.
Без настоящего печатного станка дальше идти было просто невозможно, и в мыслях у Андрея, наблюдающего за муками своих мастеров, было придумать что-то типа пресса. Нужно было изобрести, как закрепить наборную форму в специальной рамке на ровной поверхности. А потом – как этот закрепленный лист накладывать на форму ровно, как бы «по иголкам», и уже затем сверху опускать специальный пресс с широкой и ровной доской. И вот этот самый пресс должен будет прижимать лист бумаги к форме с огромным усилием.
Типографскую краску тоже, похоже, придется теперь менять. Она здесь должна быть в меру вязкая и чистого, насыщенного цвета. Ну и, в общем-то, сами литеры, а вот тут уже академики все продумали и самостоятельно, без него. Ими брался стальной штамп, похожий на палочку, а на его конце уже была выгравирована буква. Этим штампом затем ударяли по медному брусу и получали вдавленную в нем матрицу. Затем эту матрицу вставляли в особую форму, состоявшую из двух составных частей. Расплавленный металл заливался в форму, а затем он остывал. Форму открывали, и на выходе получался металлический брусочек с рельефным изображением буквы на конце. Бери ее и другие буквы, да и собирай весь нужный тебе текст.
Работы тут было, конечно, непочатый край, но процесс уже пошел, и его теперь было не остановить. Не все академики верили, но Андрей уверял их с улыбкой, что через три года у каждого ученика школы будет своя книга по азбуке, грамматике, математике и даже по естественным наукам. А у вас на полочках, господа, так и вообще их по паре десятков будет стоять.
– Ну-ну, поживем – увидим! – качали головами академики, впервые взявшие в руки книгу здесь, в этом поместье.
Глава 11. Конец Клеща