– Варун Фотич, Мартын Андреевич, на вас я возлагаю свои надежды, – прощался со своими командирами Сотник. – Пять десятков эстских воинов, обученных дружинному бою, поведете вы вскоре за Нарву. И дело тут даже не в том, как красиво их вирумцам передать и показать, чему они у нас здесь обучились, а в том, чтобы еще крепче завязать с ними дружбу. И никак, братцы, нельзя нам эту дружбу и нарождающийся союз разрушить. Дело у вас будет весьма и весьма тонкое. И вижу я, прекрасно вы сами понимаете – насколько! Пятая часть от всех присланных эстами на обучение людей приняли у нас здесь христианство. Сами знаете, чем это у них там, в дремучих вирумских лесах, нашим ребяткам грозит. И они всё прекрасно понимают, но, однако же, пожелали у нас тут, в поместье, святой крест принять. Можно было бы оставить этих десятерых у себя, а взамен выплатить их племени хороший откуп. Но они сами захотели к своим родам и к старейшинам возвернуться и самолично там их согласие на то, чтобы у нас остаться, испросить. В том вижу я их законное право, и перечить им в нем ну никак не могу, ибо присягу служить под нашими знаменами они не давали, оставаясь дружинными воинами Вирумии. Вы вот тоже сами добровольно вызвались с нашими эстами идти. Ты, Фотич, с их воеводами и со старейшинами уже толковал в прошлом походе, и они там тебе доверяют. Ну а ты, Мартын Андреевич, со своими ветеранами-десятниками их во время обучения словно бы своих детей нянчил. Вот и решайте все там миром и добром, братцы. Идите, и помогай вам Бог!
– Все хорошо будет, Иванович. Не переживай! – Варун обнял друга и легко перебежал по перекинутым сходням в ладью.
– Ну давай, Митя, теперь с тобой будем прощаться! – Высокий, крепкий парень прижался к отцу. – Смотри там, понапрасну не рискуй жизнью, сынок. Знаю я тебя, головушку бедовую. Рядом друг с другом вы все время держитесь и спину друзьям прикрывайте постоянно! На целый год ведь в дальнюю порубежную крепость уходите. В следующее лето вот сменишься и возвернешься домой, а там и к свадьбе уже будем готовиться. Давай, с Богом, сынок! – И Андрей размашисто перекрестил сына.
Один за другим, топая ногами по бревнам и доскам мостков, перебегали и запрыгивали на палубы судов воины. В поход со сборной крепостной ратью уходил сейчас весь первый выпуск воинской школы. После нахождения в обозных командах им теперь предстоял целый год службы в двух дальних крепостях, стоявших на самых важных, западных, русских рубежах.
Одна за другой отходили ладьи от причала, а с палубы от бортов махали своим провожающим – близким и друзьям.
– Ладушка, не плачь! Всего годик, родная! Всего один год! – Митяй прижал руку к груди, пытаясь хоть как-то успокоить заливавшуюся слезами подругу.
– Даа, воинская служба – она такая, – вздохнул Варун. – Я как-то с твоим батькой три года аж дома не был, пока мы за южный Галич с ляхами Лешека Белого да с венграми Андраша II ратились. Три года свою семью не видел, а тут всего лишь год, Митяй! Ничего, не грусти, пролетит он у тебя в этой Нарве так, что ты даже и не заметишь. Это вот бабам да девкам, тем грусть печальная своих воинов ждать.
Войдя в огромную Полу, караван пошел по течению реки на север в сторону Ильмень озера. Через два дня напротив впадающей речушки Вязовка и села под названием Городок разминулись со встречными тремя ладьями. На передней реяли флаги Господина Великого Новгорода и черниговского князя Михаила.
– Кто такие?! Чаво и куды так оружно идете?! – Стоящий на носу дородный важный муж в богатой бобровой шубе из-под насупленных бровей оглядывал проплывающие мимо него суда.
– Так и вы вроде все при оружии, а на наших, вона, на каждой ладье свой значок полощется, ты внимательно погляди! – показал насмешливо на флажки с косым синим крестом на белом фоне пожилой воин.
– Ты мне тута, это самое, не дерзи! – напыжившись, выкрикнул носитель шубы. – Я сам ближний боярин князя Михаила Прибыслав буду! А ну отвечать, кто такие? Где старший, и почему вы без моего ведома по новгородским рекам такими вот большими воинскими караванами ходите?!
– Не кричи, боярин! Посвежело с утра, как бы ты горло свое не застудил! – с проходящей мимо последней ладьи отозвался знакомый уже Прибыславу дружинный старшина. – Я здесь старший, заместитель командира новгородской Андреевской бригады Варун, по батюшке Фотич. А с какого это времени нам возбраняется по своей земле и по рекам ходить, а, боярин? Мы, чай, оружно верой и правдой Господину Великому Новгороду служим. И право это князем Михаилом за нами твердо закреплено, а паче того, еще и той нашей кровью, что была пролита на многих полях брани. Караван наш идет менять крепостные рати на западном порубежье. Прости, боярин, течение здесь у реки быстрое. Никак не можно мне более с тобой толковать. Пристраивайся вот рядом, коли сам хочешь? А нет, так прощевай и не серчай ты на меня, бога ради!
Последняя андреевская ладья прошла мимо боярской, а тот, задохнувшись от возмущения, весь красный, судорожно хватал ртом воздух. Наконец он резко выдохнул и завизжал вслед каравану: – Много чести будет к вам пристраиваться, псы худородные! Ну погодите! Ужо мы встретимся еще с вами да поговорим со всей строгостью! Только вот слезами горючими рыдать вы будете с тех разговоров!
В ответ ему издалека донесся только лишь дружный хохот.
– Чего застыли! – заорал он на гребцов. – А ну быстро за весла взялись, лоботрясы! Ежели через пять ден в Ямницу наши ладьи не зайдут, то я вас всех месячного жалованья лишу!
Глава 2. Или султан помрет, или осел издохнет…
– Три ладьи идут, господин подполковник, – докладывал старший дозора Василько. – Под флагами Новгорода и князя Михаила они. На каждой, помимо гребцов, еще и десятка по три с половиной воинов. На передней боярин важный стоит, тот, что в прошлом году у нас был, а с ним рядом воевода, с которым мы в Эстляндию крестоносцев бить ходили.
– Прибыслав, похоже, плывет, чтоб его! – выругался в сердцах Андрей. – Обещал ведь на Господнем совете, что сам в поместье пожалует. И мытарей, небось, еще с собой сюда тащит, чтобы подати и сборы побольше на нас насчитать. Ладно, понял я, Василько, кого ты там на реке увидел. Беги в штаб да передай Тимофею Андреевичу или Филату Савельевичу, кто из них там на месте будет, пускай бронную сотню у причала выстраивают. Да не так, как в прошлый раз, словно бы супротив недругов. А с величием и торжественностью. Все-таки большое начальство из столицы пожаловало. Но и без лишнего дружелюбия и покорности тоже, пускай нашу силу и наш характер они тоже видят!
Через пару часов подходящие ладьи встречала выстроившаяся в начищенных доспехах и при оружии первая обережная сотня. Собранные в ней седоусые ветераны выглядели торжественно и в то же время грозно.
Прибыслав, медленно сойдя со скинутых на пристань сходней, оглядел замерший на берегу строй, недовольно скривился и хмыкнул: