Уэллс. Горький ветер

Выстрелы мы услышали задолго до того, как увидели поле битвы. Машина свернула направо, затем резко влево, обогнула дерево, с которым чуть было не столкнулась, вырулила на холм и остановилась.

Профессор выскочил из салона. Я вышел за ним и услышал, как хлопнула дверца со стороны Уэллса. Шофер предпочел остаться в машине, словно спектакль, ради которого мы заняли места в первых рядах, он уже видел несколько раз и тот уже успел ему наскучить.

Наш наблюдательный пункт находился на небольшом холме, с которого открывался отличный вид на край Резервации, ограниченный забором с проволочной сеткой. Но здесь несколько секций забора было повалено, и возле него мелькали масляные лампы и факелы. Слышался лай собак и разъяренные голоса, подбадривающие друг друга, вдохновляющие на кровавые подвиги.

– Что вы сделали, Моро? Чем так разозлили деревенских? – спросил Уэллс.

– Дал возможность кое-кому из своих подопечных порезвиться в деревне, – мечтательно произнес профессор, но тут же спохватился, опасаясь, что сболтнул лишнее. – Мои дети ничего страшного не сделали. Попугали местных женщин, навели шороху в чужих огородах, ну, может, задрали теленка-другого.

– К чему вы дразните этих людей? – не смог я удержаться от возгласа.

– Они ненавидят моих детей. Будь их воля, они сожгли бы Резервацию и Остров, мерзкие дикари. Хурлядь их раздери.

– Может, вы сами довели до этого. Вы являетесь причиной всех ваших бед, – не отступал я.

– Они сразу не приняли нас. Как только я тут появился и стал строиться, они пытались нас выжить. Мы столько всего натерпелись от этих мерзавцев! Хурлядь, я боюсь и не упомнить все те случаи, когда они устраивали мне поджог. А сколько раз они травили мой скот! Сколько раз разрушали мои ветряные мельницы!

– Может, стоило бороться с ними законным путем? Обратиться в полицию. В суд, в конце концов, – сказал Уэллс.

– Я несколько раз пробовал. Но обжигался. Я для них чужак. Приезжий. Хуже разве что какой-нибудь янки. Полиция насмехалась надо мной. Суд то отклонял мои иски, то закрывал дела по мнимым причинам, то выносил решения не в мою пользу. Бессмысленно бороться с хурлядью руками местной хурляди. И я отступил. Я решил, что отныне мой дом – моя крепость. И я при помощи моих подопечных стал возводить защитный периметр, оборудовал систему безопасности моих земель.

– И теперь вы решили все это разрушить? – уточнил Уэллс.

– Нет. Ни в коем случае. Я хочу провести демонстрацию силы. В первую очередь для вас. Но и для местной деревенщины это будет неплохим уроком. Замрите. И наблюдайте. Скоро начнется.

Профессор был истинным фанатиком. Такой готов и сам взойти на костер во славу своих идей и других возвести. Но с другой стороны, и Уэллс тоже фанатик. Он настолько наполнен своими философскими конструкциями, что ничем другим жить не хочет да и не станет.

Тем временем у разрушенного забора засуетились люди. Началась какая-то толчея. Я видел, что деревенские поймали кого-то из обитателей резервации. Вероятно, тех, кто успел прибежать к нарушенному периметру первым, повалили на землю и стали нещадно избивать. Я не мог разобрать деталей, несмотря на фонари и факелы. Все же вечерело, да и мы находились относительно далеко. К разрушенной границе Резервации продолжали прибывать деревенские. Все они были вооружены. Кто вилами, кто кольями, но большая часть имела при себе охотничьи ружья, и они были настроены решительно. То и дело раздавались выстрелы, только непонятно, в кого они палили. Поскольку единственные доступные им враги катались по земле, в то время как их топтали успевшие первыми к раздаче деревенские.

Вот кто-то заметил нас на холме. Раздался свист, улюлюканье, дикий смех. Затрещали выстрелы. Мы находились достаточно далеко, чтобы пули могли нас достать. Но я все же с трудом сдержался, чтобы не выхватить револьвер и не начать стрелять в ответ. Профессор стоял гордо и невозмутимо. Ни один выстрел не мог его заставить искать спасения в укрытии за машиной. Даже тогда, когда одна из пуль неожиданно пролетела в опасной близости от его головы, он не дрогнул ни единым мускулом. Но затем тело его затряслось в приступе торжествующего смеха.

Я недоумевал, почему Моро дает спокойно избивать своих подопечных и ничего не делает, чтобы их спасти. К тому времени как звенья оборотней придут вершить правосудие, деревенские затопчут охранников периметра. Живого места на них не оставят. Я уже подумывал над тем, чтобы самому броситься в бой, когда на противоположном краю леса показались огромные серые тени. Деревенские тоже увидели их и переключились на новых героев. Вечерние сумерки вспарывали оружейные залпы. Сильно пахло порохом и кровью. А серые тем временем, ни на что не обращая внимания, неслись в сторону врага. И я уже мог разглядеть, что это никакие не тени, а вполне себе живые существа. Огромные волки, количеством не меньше двух десятков, приближались к деревенским, которые продолжали бессмысленно топтаться на границе Резервации.

Вот первые волки достигли своей цели. Один за другим они сбивали с ног пришлых и начинали их трепать. Но все же было видно, что делают они это вполсилы, так, чтобы пустить кровь, быть может покалечить, но ни в коем случае не убить. Но и им досталось. Несколько бедолаг в прыжке словили по пуле и теперь катались по траве, утробно рыча от боли.

Деревенские же и не думали сдаваться. Они словно ждали этого нападения. Еще несколько мгновений назад это была неуправляемая толпа, но стоило оборотням напасть, как люди перестроились. Встали упорядоченным отрядом, подчиняющимся единому управлению. Люди сбились в круг, который ощетинился вилами и факелами, позволяющими удерживать волков на расстоянии. В середине круга оказались стрелки. Они выставили стволы ружей над плечами переднего ряда, и вот уже круговая оборона дала первый залп, а за ним и второй. Оборотни покатились по траве, оставляя за собой кровавый след.

Почувствовав свое превосходство, деревенские перешли в наступление, которое было также слаженно и продуманно. Они стали теснить волков, коля их вилами и отстреливая.