– Что? – не понял я.
Он даже зажмурился от такой моей тупости.
– Гарри, – сказал он, – это снимок, который я сделал два месяца назад. Обратите внимание: на нем вообще не заметно никаких аномалий.
– И что? – повторил я. – Ну, зажило все, ничего такого.
Он раздраженно засопел:
– Ну и чурбан же вы, Гарри. Кости не могут срастаться бесследно. Отметины от переломов сохраняются до конца жизни. Точнее, должны сохраняться. А у вас – нет.
Я нахмурился:
– Но какое это имеет отношение к продолжительности жизни чародеев?
Баттерс нетерпеливо отмахнулся:
– А вот еще. – Он шлепнул на экран еще несколько снимков. – Вот неполный перелом другой руки – не той, в которую вы пулю получили. Вы заработали его, когда загремели с поезда через пару дней после нашего знакомства. Не перелом – трещина. Вы даже не знали об этом, и лубка накладывать не пришлось: хватило и повязки. Так вот, следов не осталось уже к следующему осмотру.
– А что в этом такого странного?
– Да ничего, – вздохнул Баттерс. – Ладно, смотрите дальше. Вон отметина от сросшейся ткани, а на третьем снимке ее – фьють! – и нет уже. Ваша рука здорова-здоровехонька.
– Может, я молока слишком много пью или еще чего-нибудь? – предположил я.
Баттерс только фыркнул:
– Гарри, послушайте. Вы крепкий парень. Вас ранили черт знает сколько раз.
Он достал мою медицинскую карту и, крякнув от усилия, шмякнул ее о стол. И то сказать, видел я телефонные книги тоньше, чем моя медицинская карта.
– И я уверен, – добавил он, – у вас полно еще всяких бяк, по поводу которых вы даже не обращались к доктору.
– Бывало, – кивнул я.
– Вы переломаны почище спортсмена-профессионала, – продолжал Баттерс. – Я имею в виду хоккеистов или футболистов. Ну, может, как автогонщик.
– А они что, переломаны? – усомнился я.