За единичным исключением, следственные материалы не содержат никакой доказательной базы. В лучшем случае схваченных людей допрашивали, но поиском свидетелей и доказательств вины Особый отдел себя не утруждал. Впрочем, если находились свидетели защиты и подследственный не относился к враждебным группам (буржуазия, офицеры, неугодные «бакинцам» лидеры), то обвиняемых отпускали.
В 1996 году Военной прокуратурой был реабилитирован 281 человек, а в 2001 году – еще 58 жертв мартовского террора. Однако в это число включены и лица, расстрелянные в селах (только в Чагане – 21, в Карантинном – 12, в Камызяке – 31, в Каралате – 48 человек и т. д.), речь о которых пойдет ниже.
Поэтому число жертв непосредственно в Астрахани следует принять за не превышающее двести человек, учитывая некоторые пофамильные расхождения между публикацией в «Пролетарской жизни» и архивом Астраханского ФСБ[1162].
Одновременно были включены механизмы пропаганды. Они сочетали в себе черты запугивания, пафоса и небольшого патернализма.
Особо агрессивные статьи выходили за подписью комиссара продовольствия Михаила Непряхина. Еще осенью 1918 года он вышел из меньшевистской организации и теперь примкнул к большевикам[1163]. Непряхин публично обращался к землякам, выступившим 10 марта: «Если допустить на минуту, что вы случайно одержали бы 10 марта в Астрахани верх, то сами рассудите, могла бы Советская Россия оставить вас в Астрахани в покое? – Через день, через два, через неделю на Астрахань были бы двинуты войска из Саратова, из Центра, и рано или поздно от вас не осталось бы мокрого места. Зарубите себе это на носу как можно потверже»[1164].
«Стыдно быть астраханцем, – писал другой автор, скрывшийся под псевдонимом. – Подонки рабочего класса, недостойные причисления к великому классу трудящихся, допустили подлое дело измены революционной России и подняли руку на рабоче-крестьянское правительство»[1165].
13 марта был опубликован приказ РВС о регистрации работников. Людей, не явившихся на предприятия, лишали продуктовых карточек и отправляли на принудительные работы в службу канализации, на вывоз нечистот и т. п. Разумеется, – под страхом смертной казни – были разоружены все рабочие дружины[1166].
В селах от населения потребовали сдать кинжалы, шашки, тесаки и кортики[1167].
13 марта в бывшем Полицейском саду, теперь переименованном в Морской, прошли похороны погибших красноармейцев и коммунистов. Тридцать три гроба с телами павших пронесли через половину города. Шествие началось от Вейнеровской площади, прошло через Татарский мост, мимо городской тюрьмы и Буровского (Александровского)[1168] сада и закончилось двухчасовым митингом у колокольни женского монастыря. На трибуне стоял Константин Мехоношин.
Киров – теперь – активно ездил по заводам.
Явка на его выступления была высокой. Конференция пищевиков собрала 1000 участников, на Эллинге на митинг пришла тысяча человек, на Нобеле – более 4000. Во всяком случае, именно такие цифры приводила пресса. Даже если они преувеличены, народа, очевидно, приходило много.
Конечно, настроения людей определялись не их участием в собранных по распоряжению свыше митингах.
На заводе «Ока» и в компании «Кавказ и Меркурий» распались ячейки большевистской партии. Состоявшие в них рабочие вышли из РКП(б)[1169]. Сказанное справедливо и к другим предприятиям. Даже спустя полгода, в ноябре 1919 года на заводе «Нобель» числилось всего 18 членов партии, на Макаровском острове – трое, а на «Каме» – только два человека[1170].
Но самый главный шок испытали рабочие организации. Потрясенный Трусов сложил с себя полномочия председателя Союза Союзов. Подал в отставку и член президиума Баграмов[1171]. 19 марта Федор Трофимов попробовал собрать Совет профкомов. Кворум пришлось ждать два часа, и кворума не было. Из 58 членов Совета пришли только 20[1172].
Лишь 9 апреля удалось созвать некое подобие профсоюзной конференции. Список нового руководства был внесен представителем РКП(б), который заявил, что «партия, указывающая пролетариату его истинный путь и руководящая теперь всем, естественно, должна выдвинуть на посты членов Президиума товарищей, которым она доверяет»[1173].
Федор Трофимов сохранил свой пост председателя, но Павла Унгера в списке руководителей уже не оказалось. Своевольный лидер портных не устраивал бакинскую команду. Он был вынужден покинуть город.
Организованное рабочее движение Астрахани, способное занимать самостоятельную позицию и спорить, было разбито. Оставались активисты, оставался Трофимов, но само движение низовой инициативы было сломано. И это прямой результат мартовских событий 1919 года.
В партии прошли чистки. Из рядов РКП(б) было исключено 872 человека, или более 20 %. Из советского аппарата было изгнано 234 «карьериста и врага народа», преимущественно неугодных руководству губкома специалистов[1174]. Особенно большие потери были в рабочих кварталах. На Эллинге партию покинуло 45 % членов, на Селенах – 42 %[1175].
От астраханцев окончательно были зачищены советские органы.
8 апреля был ликвидирован горисполком, а его службы влиты в состав губернского исполнительного комитета[1176]. Таким образом, городской Совет рабочих и солдатских депутатов превратился в совершенно фиктивный орган, поскольку ни одной службы ему более не подчинялось.
ebooksa