Рабство было широко распространенным в древнем мире институтом. В Израиле рабство существовало со времен Авраама. Рабами становились иноплеменники, взятые в плен (Втор. 21:10) или купленные у окрестных народов (Лев. 25:44). В рабство можно было попасть по причине бедности (Лев. 25:39) или за долги (4 Цар. 4:1). Раба покупали за деньги – буквально «за серебро» (Быт. 17:12); он и воспринимался как имущество (букв. «серебро») своего хозяина (Исх. 21:20–21). Правовое положение рабов в Израиле регулировалось законом, который вносил некоторые ограничения во власть над ними хозяев (Исх. 21:1-11, 21, 26–27; Лев. 25:39–55).
Иисус не оспаривал рабство, как не оспаривал другие существовавшие в Его время социальные институты. Ранняя Церковь также не оспаривала этот институт. Апостол Павел призывал рабов повиноваться господам «со страхом и трепетом», «служа с усердием, как Господу, а не как человекам» (Еф. 6:5–7). Он считал, что каждый должен оставаться в том звании, в каком призван, однако советовал рабу сделаться свободным, если это для него возможно (1 Кор. 7:20–24). При этом он подчеркивал, что в Церкви нет ни раба, ни свободного, но все – одно во Христе Иисусе (Гал. 3:28).
Говоря о человеке, служащем двум господам, Иисус использовал хорошо знакомый его слушателям образ. При этом Его наставление было полностью лишено социальной направленности. Образ слуги и двух господ был призван лишь продемонстрировать невозможность одновременного служения двум идеалам – небесному и земному. Одно исключает другое, совместить Бога и маммону невозможно.
Непонятное для греческого читателя слово μαμωνάς (маммона) употреблено не только у Матфея, но и у Луки, от которого можно было бы ожидать перевода. Более того, у Луки этот термин использован трижды: в тексте, параллельном рассматриваемому месту из Нагорной проповеди, а также в предшествующей этому тексту притче о нечестном управителе. Притча завершается словами: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители… Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное?» (Лк. 16:9, 11). В обоих случаях в русском переводе словом «богатство» передано греческое μαμωνάς (маммона).
Почему оба евангелиста использовали непонятный семитизм? Думается, для этого могло быть две причины. Во-первых, они хотели донести изречение Иисуса в форме, максимально близкой к той, в которой оно изначально прозвучало. Во-вторых, возможно, они не нашли подходящего эквивалента в греческом языке.
Использованный термин передает или еврейское рм mamon, или, что более вероятно, арамейское ЮТОй mamona, переводимое обычно как «богатство», «имущество», «деньги»[454]. Это слово не встречается в Ветхом Завете, но встречается в Кумранских рукописях как на иврите[455], так и на арамейском[456]. Возможно, слово имело широкое хождение во времена Иисуса и конкретный смысл, который в него вкладывали и который авторам евангельских повествований был еще известен. Блаженный Августин считал это слово происходящим из пунического языка[457]. Иоанн Златоуст, употребляя этот термин, вновь возвращается к утверждению о том, что плохо не богатство само по себе, а порабощение человека богатству:
Как же Авраам и Иов угодили Богу, спросишь ты? Не о богатых напоминай мне, а о тех, которые были рабами богатства. Иов был богат, но не служил маммоне; имел богатство и обладал им, был господином его, а не рабом. Он пользовался им как управитель чужого имения, не только не похищая чужого, но и собственное отдавая неимущим; и что всего более, он не услаждался тем, что имел у себя, как сам свидетельствовал об этом, говоря: «Радовался ли я, что богатство мое было велико?» (Иов. 31:25). Потому-то, и когда лишился богатства, не скорбел. Но ныне не таковы богатые; они, будучи несчастнее всякого пленника, платят дань маммоне, как некоему жестокому тирану[458].
В Нагорной проповеди Иисус использовал знакомый Его слушателям образ рабского труда для указания на духовное рабство, происходящее от того, что человек становится пленником и рабом собственного имущества. Вслед за Иисусом, отцы Церкви квалифицировали богатство как несущее в себе духовную опасность, но только в том случае, если человек оказывается порабощен ему, отдает все свои силы и душу сохранению и умножению своего земного благосостояния. Как мы уже говорили, богатство, по учению отцов, может быть полезно, если человек делится им с окружающими. Но оно становится препятствием на пути к Богу, если превращается в самоцель и самоценность. Жизнь человека теряет смысл, если ее главной целью становится обслуживание тех материальных средств и имущества, которыми он владеет.
Помимо богатства материального, существуют и другие виды богатства, которые могут стать препятствием для достижения Царства Небесного. На это указывает священник Александр Ельчанинов, служивший в эмиграции в 1920-е и начале 30-х гг.:
Не нужно думать, что есть только один вид богатства – деньги. Можно быть богатым богатством молодости, иметь сокровище таланта, дарований, обладать капиталом здоровья. Все эти богатства – тоже препятствия к спасению. Богатство материальное порабощает нас, обостряет наш эгоизм, смущает наше сердце, гнетет нас заботами, страхами, требует жертв себе, как ненасытный демон. Не оно служит нам, а мы обычно служим ему. Но не то же ли и с богатствами здоровья, силы, молодости, красоты, таланта? Не так ли и они усиливают нашу гордость, берут в плен наше сердце, отводя его от Бога. Да, поистине блаженны нищие в смысле имущества – как легко им приобрести евангельскую легкость духа и свободу от земных пут, но блаженны и не имеющие здоровья и молодости (потому что страдающий плотью – перестает грешить), блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники – они не имеют в себе главного врага – гордости, так как им нечем гордиться…[459]
8. Забота о завтрашнем дне
25Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?
26Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? 27Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту
28И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; 29но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; 30если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!
31Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? 32потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. 33Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.
34Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.
Ключевым словом в рассматриваемом отрывке является глагол μεριμνάω, означающий «заботиться», «беспокоиться», «суетиться». Этот глагол употреблен в тексте шесть раз, что обеспечивает композиционную целостность отрывка. Уместно вспомнить об употреблении того же глагола в словах, обращенных Иисусом к многозаботливой женщине: «Марфа! Марфа! ты заботишься (μεριμνάς) и суетишься о многом, а одно только нужно…» (Лк. 10:41–42).
Земная жизнь человека описывается в рассматриваемом отрывке Нагорной проповеди при помощи целого набора повторяющихся слов («душа», «тело», «есть», «пить», «одеваться», «искать», «завтрашний»), тогда как на реальность иного мира указывают выражения «Царство Божие» и «Отец ваш Небесный». Противопоставление земного и небесного усиливается при помощи ярких образов: птиц небесных, лилий полевых, Соломона во всей славе своей. В результате слушатель (читатель) получает красочное, насыщенное, запоминающееся наставление о жизненных приоритетах.
Выражение «не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить» не означает, что в еде и питье нуждается душа: слово «душа» здесь употреблено в значении «жизнь». Подобное же словоупотребление мы находим в словах: «…Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25). Слова «душа не больше ли пищи?» означают, что жизнь человека не сводится к еде и питью; в ней есть иные, высшие ценности.