Макорин жених

— Вот так запор! Больше амбара…

От неожиданности Семен вздрогнул, стал оглядываться и не мог увидеть крикнувшего. Он часто закрестился, подумав, что это голос нечестивого. Из-под амбара высунулась голова Васьки Белого.

— Не бойся, Семен, я не некошной[27]… Крестиками меня не отгонишь…

— Да чего ты там, окаянный, делаешь? Испужал до смерти…

— Червячков, вишь ли, копаю. Они тут в глине под амбаром жирные, для рыбок будет скусное кушанье…

Васька присел на рундучок, достал кисет. Мастеря цигарку, кивнул на замок.

— Крепкого сторожа-то поставил. Небось, добра много в амбаре?

— Како добро! — равнодушно пожал плечами Семен. — Так, думаю надежнее…

— То верно, — согласился Васька. — Замок амбара больше, как не надежнее… Сохранит. От Харламка, от попа, поди, запираешься? Он мужик не промах…

— Не лопочи, — рассердился Бычихин. — Какой бы он ни был, а ныне священная особа, сам владыка его рукоположил, архиерей… А ты такие слова.

— Так я не про владыку, чего ты мне проповедь читаешь! Да и владыка, видно, хорош, ежели на Харламка, на пьяницу и блудника, руку положил.

— Грех тебя слушать-то… Тьфу!

Семен, не удостоив Ваську кивком, зашагал прочь. Огромный ключ, подвязанный к поясному ремню, болтался у него на боку, как сабля. Васька смотрел старосте вслед и прихохатывал один, втихомолку.

Глава десятая

КАРТУЗ НА МОСТУ

1

Утро было тихое-тихое. Васька Белый с удилищами на плече спускался с высокого косогора, шлепая голыми подошвами по утоптанной тропке. Над прудом подымался и таял клочковатый туман. Березовая изгородь, кусты ольхи и остов старой мельницы светились, будто обрызганные серебром. Вдоль речной поймы потянул первый ветерок. Васька радовался хорошему ведренному утру и предвкушал великое удовольствие подремать над спокойным и недвижным поплавком. В пруде рыбешка водилась, но Васька без особого азарта относился к улову. Для него было не столь важно, клюет ли рыба: самому поклевать на вольном воздухе важнее. Он запасливо прихватил с собой добрый клок сена, чтобы сидеть на мостовине было мягче. Выбрал удобное местечко, поставил на балку ведерко, жестянку с червями, размотал леску, насадил на крючок жирного червяка, поплевал на него и размахнулся, чтобы закинуть. В это время взгляд упал на необычный предмет, валяющийся на мосту.

— Картуз… Чей это?

Васька встал, пошевелил картуз ногой, перевернул его.

— Фу ты, согрешенье! Картуз-то ведь Сенькин… Сеньки Бычихина картуз… Как его угораздило потерять? Пьян, небось, был…

Раздумывая над тем, где бы это мог Семен Бычихин вчера напиться, Васька закинул удочку, укрепив удилище между мостовинами. Легонько всколыхнутая поверхность пруда опять спокойно застыла, отражая наклонившиеся над водой сваи, прибрежную осоку. Поплавок лежал недвижимо, будто нежась на речной глади. Васька смотрел на него неотрывно, пока не слиплись веки. Он сладко задремал и в тихом сновидении ясно увидел, что поплавок дрогнул и пошел. Васька схватил удилище. Оно выгнулось, леса натянулась, как струна. Васька усиленно заморгал глазами, дабы прогнать дрему. Дрему прогнать удалось, а вот вытянуть удочку не удавалось. Неужели такая большая рыба? У Васьки даже захолонуло под ложечкой. Вот хватит порассказывать! Но удочка засела прочно. Ворча и чертыхаясь, Васька закатал штанины, разыскал длинную жердь и, забредя по колено в воду, стал тыкать жердью в дно. Наверно, коряга какая затонула, лежит на дне. Конец жерди за что-то зацепился. Васька еще немножко забрел, пытаясь разглядеть, что там такое. В темной глуби ему почудилось бородатое лицо. Васька перекрестился и кинул жердь. Выскочил на мост. С моста ясно виделась в воде фигура человека. Васька с криком побежал на Погост, к сельсовету.