Тут Параня избоченилась. Леденцов не выдержал, крикнул:
— Сладка!
Параня так и застыла в вызывающей позе. Леденцов раскатисто хохотал. Эту сцену увидел Егор, он шел с поля.
— Что тут такое?
— А то! — взвизгнула Параня. — Твою хахальницу просвещаю, учу ее уму-разуму…
— Отойди-ка, — негромко сказал Егор. — С дороги отойди…
— А не отойду! Давно я хотела до нее добраться, все не удавалось. Нынче уж потешу душеньку. И ты не заступайся, кобель! И тебе глаза выцарапаю. Хватит, намиловался с ней там, в лесу… Настало мое время…
Из Параниных уст снова полилась неудержимая ругань, распалившая себя ревнивица старалась подбирать самые стыдные слова, от которых могли повянуть не только девичьи уши.
— Отойди, — повторил Егор. — Закрой хайло.
Параня не унималась. Тогда Егор легким движением локтя толкнул ее, да видно не рассчитал силы. Жена, будто щи пролила, упала. Она заголосила, что есть мочи.
— Убивают! Спасите, люди добрые!
Егор виновато смотрел на Макору, когда она с ведрами на коромысле проходила мимо него.
— Не ори, чего народ смешишь, — бросил Егор жене. — Встань…
Он тронул ее носком сапога. Параня продолжала валяться в пыли. Егор махнул рукой, зашагал к дому. На Платонидином крыльце он увидел Харлама. Тот скалил зубы.
— Горячая у тебя, Егор Павлович, супруга. Дала жару…
Егор ничего не ответил, скрылся в сенях. Параня, видя, что муж ушел, встала, отряхнулась от пыли, игриво зыркнула глазами на Харлама, притворно завздыхала.
— Прости, спасе милостивый, прегрешения наши…
— Аминь, — весело подтвердил отец Харлампий. — Приходи на исповедь, отпущу все прегрешения…
Он блеснул зубами из-под пышных усов, расправил бороду, зашагал по деревне.
Синяков постучал в окно к Семену Бычихину.