Пока чаевничали, пришел Леденцов. Обрадованно загрохотал басом. Вытащил из глубокого кармана рясы бутылку. Заглянул в Семенову кружку.
— Выплесни ты, Семен, эту бурду. Удовольствие пить чай! Мы сейчас нальем той самой, кою и монаси приемлют…
Без лишних церемоний он вылил чай из Семеновой кружки в лохань, наполнил кружку водкой.
— А тебя, матушка, ублажить ли?
— Ублажи, ублажи, батюшка…
Поговорили о том, о сем. Платонида умело перевела разговор на старое — об амбаре под Семеновым замком. Харлам, будто не знавший до сих пор ничего, изумленно воскликнул:
— Не даешь? Платониде, заступнице нашей? Да ты в уме ли, Семен!
У Бычихина покраснели веки, на губах заблуждала пьяненькая ухмылка.
— В уме, батюшка. В полном уме…
— И не дашь?
— Нет, не дам.
Харлам перемигнулся с Платонидой, скривил губы. Налил еще кружку Семену, подбавил себе. Стал рассказывать, как он ездил сегодня с требой в Паршин Прислон. Потом поговорили о том, что, если сушь еще продержится с неделю, не худо бы по полям с молебном пройти. Харлам спросил Бычихина, много ли тому выдали авансом в колхозе. Получив ответ, замотал гривой.
— Немного, немного… да… У тебя семья, жить-то надо… Мы ему из тех сумм отпустим? Как ты думаешь, матушка?
Платонида согласно склонила голову.
— Отпустим, как же! Я об этом раньше думала…
— Пойдем, Семен, в амбар. Ключ-то при себе?
Харлам уже не спрашивал согласия, он распоряжался.
Семен набычился.
— Нет уж, и тысяч мне не надо…
Харлам резко встал.