Макорин жених

22
18
20
22
24
26
28
30
1

Леденцов, трезвый, в обычной гражданской, а не поповской одежде, в поздний час заглянул к Платониде. Он явно струхнул, поняв, что в своем усердии они со святой матерью зашли слишком далеко. И духовную наставницу он предполагал встретить в расстроенных чувствах. Ему хотелось совместно с ней, не откладывая в долгий ящик, искать выход из трудного положения. Каково же было его удивление, когда вместо обычной радушной встречи его ждали громы и молнии.

— Ты пришел? — набросилась Платонида, едва он переступил порог. — Знаю, зачем явился. За Платонидиным заступничеством? Хочешь, чтобы твою пьяную харю я ограждала крестом и молитвой? Али на меня всю вину свалить желаешь? Не выйдет! Сам нашкодил, сам и затирай. Не я Гришу в «квасник» толкала, ты…

Харлам стал бурым, как свекла. Ему захотелось, взять эту сухую, тощую старушенцию за шиворот и тряхнуть по-настоящему. Но благоразумие взяло верх. Куда ни кинь, а преподобная связана с ним, отцом Харлампием, крепкими узами. Их невозможно разорвать, не навредив себе. Так надо сдержаться. Она в ярости болтает ерунду, поостынет — все уладится.

— Матушка, за что ты лаешь на чадо свое? — пытаясь взять привычный той, сказал Леденцов. Это на нее не подействовало.

— И лаю и лаять буду. Нечего тебе ко мне подлизываться. Хватит, я повозилась с тобой.

Леденцов переменил тактику.

— Дородно! Ты меня прогонишь. Ладно, хорошо. Возьмут Леденцова на цугундер, пропишут ему ижицу. Хорошо, дородно! А Платонида-то что, доннер веттер, так и останется в сторонке? Она святая, она ничем не замарана. Думаешь в райских кущах сидеть, очи горе возводить и воздыхать: «Очисти мя, спасе, по великой милости твоей». Не выйдет, Платонида, не на того нарвалась. Харлам Леденцов не агнец кроткий, не подставит шею под заклание. Нет! Вместе нам, Платонидушка, открещиваться от нечестивого, пойми ты, дура всеблаженная!

Черный полушалок свалился с головы Платониды, она не заметила. Жидкие волосы, заплетенные в тощие косицы, смешно топорщились. На восковом ее лице отразилось такое смятение, что Харлам расхохотался. Платонида истово перекрестилась, что-то шепча, осенила крестным знамением Харлама.

— Аминь, аминь, рассыпься…

— Не рассыплюсь, майн мутер, не из того теста сделан, — рыкнул Харлам, скаля зубы. — Давай-ка садись и побеседуем мирком да ладком, с господом да со Христом…

Платонида села. Харлам, подобно галантному кавалеру, подхватил с полу полушалок и накинул на старушечьи плечи.

2

Обо всем договорились, как надо. Недаром сказывают, что ворон ворону никогда еще глаза не выклевывал. Платонида стала прежней, ласковой к Харламу. Только морщина на восковом лбу выдавала затаенную тревогу.

— Ну, иди, Христос с тобой, — выпроваживала Платонида гостя. — Все сделай так, как я сказала. Главнее, достань бумагу со штампом и печатью. Приласкай покрепче, потискай горячее Анфису, и уж она тебе хоть сто печатей достанет. Льнут же к тебе, ей-богу, бабы, Харлам… И чего у тебя такое скусное?..

— Попробовала бы сама, узнала, — заржал Леденцов.

— Угомонись, экой нехристь! — сердито оборвала Платонида. — Хоть старухе-то бы постыдился такое говорить.

Выйдя на крыльцо, Харлам услышал крики у колодца. Что там такое? Вот тебе раз! Параня честит Макору, ругмя ругает, обзывает такими словами, что даже колодезный журавель, кажись, от этого покачивается со скрипом. Макора, наклонясь над колодцем, тянет бадейку, отворачивая от крикливой бабы пунцовое лицо, а та не унимается, встала так, что загородила проход, уставила руки в боки, голосит на всю улицу, даже в противоположном конце начали открываться окошки и высовываться любопытные головы.

— Мужик тебе мой нужен, вьешься за ним, увиваешься, чуть на шею не вешаешься. А не видать тебе его все равно. Неуж он променяет меня, экую кралю, на тебя, пигалицу? Что в тебе, ну что в тебе? Ни там ни тут, рожица одна да высокие каблучки. Тьфу! На высоких-то каблучках и мы нынче умеем ходить не хуже вас, поселковых… Попробуй только еще на него зыркать, я не постесняюсь, хребтину тебе намну, изобихожу…

Макора налила ведра, подняла их на коромысло. Пошла по тропинке, Параня не пропускала, стояла посреди дороги.

— Глупая ты… Прекрати голосить, — сказала Макора, надвигаясь на соперницу. — Пусти!

— А вот не пущу! А вот не пущу! — Параня широко расставила ноги, махала руками. — Не пущу, стой тут да слушай. Пусть неповадно будет к женатым мужикам присватываться… У него есть жена, не тебе чета, видишь какова…