– Гляньте. Правда, прелесть? Самая прекрасная птица Азии.
Элизабет тронула гладкое оперение кончиком пальца. Ее охватила жгучая зависть, что это не она уложила ее. Однако к Флори она прониклась едва ли не обожанием, увидев, какой он умелый стрелок.
– Только посмотрите на ее грудку – словно изумруд. Жестоко убивать их. Бирманцы говорят, когда убиваешь такую птицу, она рыгает, как бы желая сказать: «Смотри, это все, что у меня есть, и я не взяла ничего твоего. За что ты меня убиваешь?» Но сам я, признаюсь, ни разу такого не видел.
– Они вкусные?
– Очень. Но все равно я считаю, негодное дело их убивать.
– Хотела бы я стрелять, как вы! – сказала она с завистью.
– Просто нужна сноровка, скоро наловчитесь. Вы знаете, как держать ружье, а большинство, кто берет впервые оружие, не умеют даже этого.
Тем не менее за два следующих гона Элизабет ни в кого не попала. Она уже научилась не стрелять сразу из двух стволов, но ее охватывало такое возбуждение, что она никак не могла прицелиться. Флори подстрелил еще нескольких голубей и маленькую голубку с бронзовыми крыльями и медно-зеленой спинкой. В джунглях птицы были гораздо хитрее и не показывались, хотя отовсюду слышалось квохтанье, и раз-другой резко прокукарекал петух. Охотники углублялись в джунгли. Тусклый свет прорезали ослепительные солнечные всполохи. Куда ни глянь, взгляд упирался в мешанину деревьев, кустарников и лиан, оплетавших стволы у самого основания, словно морские водоросли опоры моста. Вся эта растительность была такой плотной, что походила на куст ежевики, растянувшийся на много миль, и это угнетало. Отдельные лианы были толстыми, как удавы. Флори с Элизабет продирались по узким звериным тропкам и карабкались по скользким откосам, а колючки рвали им одежду. Рубашки на них насквозь пропотели. Жара была удушающая, и пахло раздавленной листвой. Иногда по несколько минут кряду стрекотали невидимые цикады, словно дребезжали металлические струны, и вдруг резко смолкали, так что звенело в ушах.
По пути к пятому гону они увидели огромное фиговое дерево, с высоты которого раздавалось воркование плодоядных голубей. Звук напоминал далекое мычание коров. Один голубь вылетел из кроны и присел на высокую ветку, одиноким серым пятнышком.
– Попробуйте выстрелить сидя, – сказал Флори Элизабет. – Прицельтесь и сразу стреляйте. Не закрывайте левый глаз.
Элизабет подняла ружье, и оно снова задрожало. Все загонщики стояли и смотрели на нее, и некоторые зацокали языками; в их понимании женщине не пристало обращаться с оружием. Отчаянным усилием воли Элизабет удержала на секунду ружье и нажала курок. Она не услышала выстрела; никто не слышит выстрела, когда попадает в цель. Птица словно подскочила на ветке и закувыркалась вниз, а потом застряла в развилке, в десяти ярдах над землей. Один из загонщиков положил свой дах и вдумчиво окинул взглядом дерево; затем подошел к мощной лиане, свисавшей поодаль от ветви, толщиной с ногу и перекрученную, точно канат. Туземец взобрался по лиане, как по стремянке, подошел по широкой ветви к птице и спустился с ней на землю. Подойдя к Элизабет, он вложил ей в руку теплое безжизненное тельце.
Она была в таком восторге, что никак не решалась расстаться с добычей. Ей хотелось целовать ее, прижимать к груди. Все мужчины – Флори, Ко Сла и загонщики – улыбались друг другу украдкой, глядя, как она ласкает мертвую птицу. Элизабет с неохотой отдала ее Ко Сле, и тот убрал птицу в сумку. Элизабет овладело небывалое желание броситься Флори на шею и поцеловать; такое странное последствие возымело убийство голубя.
После пятого гона охотник объяснил Флори, что они должны перейти поле, на котором выращивают ананасы, и продолжить охоту в джунглях на той стороне. Выйдя на солнце, они зажмурились после полумрака джунглей. Продолговатое поле раскинулось среди джунглей на акр-другой, напоминая грядку, выкошенную в высокой траве, на которой рядами росли в окружении сорняков остролистые ананасы, похожие на кактусы. Через середину поля тянулась невысокая колючая изгородь. Они уже подходили к джунглям, когда из-за изгороди раздался петушиный крик.
– О, слушайте! – сказала Элизабет, остановившись. – Это дикий петух?
– Да. Они выходят кормиться в это время.
– А мы можем подстрелить его?
– Попробуем, если хотите. Они те еще пройдохи. Смотрите, мы прокрадемся вдоль изгороди и выйдем на той стороне. Только нужно не шуметь.
Он послал Ко Слу и загонщиков вперед, а они с Элизабет обогнули поле и стали красться вдоль изгороди. Им приходилось двигаться, согнувшись вдвое, чтобы не спугнуть петуха. Элизабет шла первой. По лицу у нее струился горячий пот, щекоча верхнюю губу, а сердце сильно колотилось. Она почувствовала, как Флори тронул ее за пятку. Они оба распрямились и перегнулись через изгородь.
В десяти ярдах от них петушок, размером не больше вороны, энергично клевал землю. Он был прекрасен, с длинным шелковистым оперением на шее, зубчатым гребешком и изогнутым лаврово-зеленым хвостом. Рядом были шесть бурых курочек поменьше, с ромбовидными перьями на спинках, похожими на змеиную чешую. Все это Элизабет с Флори увидели в течение секунды, а затем птицы с пронзительными криками взмыли в воздух и пулями понеслись в сторону джунглей. Тут же, словно на автомате, Элизабет вскинула ружье и выстрелила. Это был такой выстрел, когда ты не целишься, не сознаешь оружие в своей руке, словно твой разум сливается с пулей и посылает ее в цель. Еще не нажав курок, Элизабет знала, что петушок не жилец. Он упал, рассыпав перья, в тридцати ярдах от изгороди.
– Хороший выстрел, – воскликнул Флори, – хороший выстрел!