Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Чево тутотка голоруком сделашь!

— А, пущай! Да-авно огонь-батюшка у нас не гостил…

— Прочь, воронье! — взвился возле старух озлобленный Шатров. Он никак не мог понять — где же Иванцева? Алешка, Анна — эти в Колбине, а Федосья, Федосья где?! Ужели с молодыми уехала…

У толпы с хмельной жалостью кричала Агашка:

— Обрадовались кулугуры… Забыли, как по нужде-то бегали. А кому, кому хоть раз отказала Федосья? Всех она пользовала, всех!

И снова, пристыженные, смолкли сосновцы. И, наверное, каждый в себе пожалел Федосью.

Легкие языки пламени перекинулись на лицевую сторону дома, теперь задымилось и засверкало в глубоких пазах у наличников окон.

Вроде рано было еще лопаться стеклам, а брызнуло голубым правое стекло.

Толпа испуганно ахнула, не давая себе отчета, двинулась на приступ дома — там, в окне, сквозь клубы красноватого дыма отчетливо проступило что-то большое, белое.

Поняли, догадались — в доме Лешачиха!

Шатров первым в себя пришел. Одним прыжком перемахнул через низкий прутяной плетешек палисадника и, пригнувшись, ринулся к окну.

А нет, не суждено было отличиться председателю артели. Сверху, едва ли не на плечи Силаныча, упала карнизная тесина и, хваченный огнем, Шатров отшатнулся, ломая плетень, отпрянул назад.

— Федо-осья! — дико, зовуще взвыла толпа в стекольный пролом.

Не отозвалась Иванцева, и усомнились сосновцы — помстилось только, видимость одна была. Да, ежели бы дома… Спятила старуха, огонь-то уж и внутри взыграл.

Но не помстилось, не показалось. Снова зазвенело и брызнуло голубым разбитое стекло другого теперь окна, и неожиданно вслед за осколками, кувыркаясь, с диким воплем полетел к толпе большой черный кот.

Суеверные отпрянули в ужасе. Ефимья размашисто открещивалась от кота: свят, свят, свят!

— Федосья, мать твою… Прыгай! — сиплым голосом кричал скачущий у окна Шатров и барабанил своей единственной рукой по сухому наличнику. — Сго-оришь!

— С чево взял, батюшка… — густо, с ленцой в голосе спросила Иванцева, распахивая над председателем уже пустые, без стекол, створки окна. Перекинувшись через подоконник, она высоко подняла седую голову и с веселой тоской кинула в разинутые рты:

— Дождались… Что мне огонь — я же ведьма!

И леденяще тихо приказала Шатрову: