Прощались уже на свету. Нежно розовело небо над увалами, мягко зеленели их круглые шапки — этот последний день на родине — день Николы вешнего[17] выдался на редкость хорошим: земля в легком весеннем дыхании тепло прощалась со своими пахарями. Их свозили в Ужур на железнодорожную станцию.
Отец вначале накричал, не пускал на проводы ссылаемых, но Варя со многими другими деревенскими пошла за телегами. Иван Синягин с высокого крыльца сельсовета глядел на растянувшийся по улице обоз, потирал руки, злорадничал, думал о дочери: «С глаз долой Митька — из сердца вон».
Шли рядом, держались за руки. За околицей, где великий плач и стон стоял, целовались в последний раз. Варя плакала.
Месяц спустя тот же Ганюшка, охранявший этап «кулачья», привез точный адрес гибельного места: Западно-Сибирский край, Сусловский район, спецпоселок Дальняя гарь. Это за Чулымом!
Варя тут же написала Мите. Закончила письмо такими, ходившими в ту пору словами-заклинаниями: «Лети письмо, взвивайся, чужому в руки не давайся, а дайся тому, кто люб сердцу моему». И в заключение: «Жду ответа, как соловей лета». Горячее послание отдала своему бывшему учителю. Поедет он в Ужур и там бросит конверт в ящик почтового поезда — тогда этим ящикам только и доверяли: не попадет Варино письмо местным властям.
…Вернулась Варя домой, хотела уж виниться перед матерью — глядь, а коровушка-то ялова лежит у самого дома и вздыхает этак глубоко, притворно. Так и захотелось вытянуть ее хворостиной по гладкой спине, да ладно уж, какой спрос со скотины-животины!
Ах, Тонька Савельева! Увела вот сюда, на Горушку, пала на траву-мураву и плачет взахлеб.
Умер ее Толя в ссылке. От голода, понятно, сгинул. А какой ходил здоровенный, сильный парень. Сколько бы он смог наработать за свою жизнь тут, в хозяйстве, сколько детей бы народил…
Печальную весть, оказывается, принес тот сбежавший с берегов Чулыма Васенька Сандалов.
Шли сюда, на Горушку, и Тонька рассказывала:
— Дядя мой с Саралинского прииска прислал письмо. Пишет: не хотел он извещать, да Толя — это уж перед смертью велел через Васю передать последний поклон.
— Как уж так… — вздохнула Варя. — Не верится!
— Вот так, Варенька. Ведь мы, как и вы с Митей, тоже сговорились о свадьбе. Только повенчался мой Толя с чужой холодной болотиной…
Варя слушала, горевала: до чего дожили! Что радость, что слезы — все теперь прячь от людей. Горушка-то вот, радость-то прежняя уж и слезами девичьими поливается.
Осторожно тронула подругу за плечо.
— Ну, будет, поднимайся, присядь рядышком. Такая уж нам доля выпала, Тонечка. Мой Митя там же, в неволе, и что ему выпадет, жив ли — тоже вот мучаюсь.
Тонька села, как маленькая, растерла кулаками слезы по щекам, отвердела голосом.
— Мало мы мучаемся, однако, Варенька. Не знаю, как ты, а я за своего Толю скажу. Да попади я прежде в какую беду, так Толенька, не знай бы что. Он бы себя не пожалел, вызволил! А мы с тобой… Мясы только наедам на дармовых харчах. Ты вот скоро красну косынку на голову накинешь и аля-улю в Ачинск на детсадовски курсы — худо ли! А там, глядишь, за какого-нибудь учителя замуж выскочишь и забывайся ты, Митька, не маячь и памятью на светлой дороге…
Варя поникла, огляделась. Солнышко светит, круглые шапки зеленых увалов теплом нежит, Бежанка внизу поблескивает, у ног цветочки еще не отцвели, красуются. А Толи-то нет, и никогда этого прекрасного мира он боле не увидит, не вкусит и не сделает свою Тоню счастливой. А что ей, Варе, сулит катючее время? Как оно Митей-то распорядится?!
Тонька сидела уже с сухими глазами, конопушки на ее незагарном лице потемнели.
ebooksa