Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну вот нам и келья под елью… Кольша, неси травы! — весело командовала Варя, радуясь тому, что в эту-то ночь она сможет поспать.

Они лежали с Кольшей рядом, горка сухих прутиков, еловых иголок и травы лениво оседала, выпуская под лапник тепловатый дым, и комары изнемогали в своем гудении где-то там, за елью, на поляне.

— Дядя Арефий, сказку, а? — попросила Варя.

— Али не намаялись за день-то! — сонно поворчал мужичок. — У меня и язык не шевелится.

— Хошь сказку про белого бычка?! — толкнул в бок Варю Кольша.

Они замолчали и больше не разговаривали. Слышно было, как захрапел Арефий, как сладко запосапывал сытый Кольша.

Он лежал близкий, горячий и неожиданно волновал, странно будоражил. Варя не сразу догадалась, вспомнила: это Митя разбудил в ней то женское, что прежде так долго подспудно дремало в ней, девчонке. Тут уж, перед тем, как выселять мужиков… Каждый вечер у нее с Митей жаркое свидание — объятия, поцелуи и то сладостное расслабленное состояние, когда она забывалась в изнеможении и готова была отдаться парню. Но Дмитрий Парилов — крестьянский сын, не преступил грани: обесчестить девку в угоду минутной прихоти — не было этого в сознании парня. Да и помнил, знал уже, что судьба его вот-вот повернется круто. Только раз и нахлынуло на него злорадное наваждение: спортить дочку председателя сельсовета! Ага, не все горе нам, надо и вам… Тут же подавил в себе налетный соблазн — не Ивану же Синягину после страдать всю жизнь, а дочери, что доверилась в юности, отозвалась однажды любовью. Да, непрощеный грех обернуть жизнь Варе бедой, если возьмет ее после замуж человек придирчивый, не в меру ревнивый. Два года в ожидании любимого… Митю она сейчас рукой обнимала и холодела от страшной мысли, а вдруг уж нет его в живых… Столько написала ему писем — почему нет ответа?!

Что-то разбудило Варю и разбудило разом, толчком. Какая-то тревога полнила ее, она подняла голову и прислушалась.

Звон уздечки, топанье спутанной лошади, тихое уговаривание ее. Поначалу Варя порадовалась, что Арефий так заботлив о своей кобылке и ночью. Она опять пыталась уснуть, но тут-то и услышала скрип отъезжающей телеги, поняла, что старик бросил их. «Мешок-от с хлебом!!!» — мгновенно вспомнила Варя, дернула за плечо Кольшу.

Кольша вскочил, сразу понял, пробил собой жесткий еловый лапник и кинулся вслед за телегой в размытую уже начальным рассветом ночную сумеречь. Варя рванулась за ним. Мужик сразу заметил погоню, принялся хлестать лошаденку, но телега повалилась в выбоину вначале правыми колесами, потом левыми, кобылка поубавила прыть, и Кольша с разбегу вскочил на подводу, ухватил мужика за плечи, начал давить его. Запаленная лошаденка — вожжи рвали ей губы, встала. Подбежала Варя.

— Кольша, отпусти! Кольша-а… — закричала она.

Кольша услышал, опомнился, отпустил мужика — тот икал, судорожно хватал ртом воздух, взмахивал руками.

— Падла-а! — выдохнула Варя в темное лицо Арефия. — Там люди с голоду мрут, торопимся хоть немного хлеба донесть… У ково украсть вздумал…

— Бес попутал, простите, ребяты, — хриплым голосом каялся мужик. — И нас ноне бесхлебица мучит…

— Да уж, конешно, бес, а не разум, — сплюнула Варя и коротко попросила Кольшу подкинуть мешок за плечи.

Мужик уехал.

Они вернулись к ели тихие, какие-то опустошенные. Заметно светало, небо поднялось над тайгой, похолодало. Варя оглянулась: мужика уже не было видно. Черный коридор дорожной просеки дышал тишиной и сыростью густого тумана. Вверху четко означались неровные зубья высоченных елей.

Донимал комар, Кольша остервенело чесал шею. Залезли под ель, Варя сгребла в кучу палую хвою, подожгла ее, набросала сверху сырой, еще с вечера припасенной травы, и дымокур ожил, парной горьковатый дымок принялся расползаться над головой. Она привалилась к толстенному стволу ели, хватила себя кулаком по коленке, вслух вспомнила:

— Краснояры — сердцем яры, знай наших! А ты, Кольша, прыткий. Я думала задушишь, беднягу. Да, сколько же во всех нас зла…

— Голод делает человека злым, — задумчиво отозвался Кольша. — Я прежде и муху убить робел. А на этово… Только страху нагнал, а не мешало бы ему и по мысалам покрепче съездить!