— Придется.
Варю захватила осторожная пока радость. Вот ей и попутчик, связчик! С живой-то душой рядом все легче. Только не спортился ли парнишка. А если он уж по той преступной, по воровской дорожке побег…
— Кольша, хорошо, что ты подгодился. Вот и вышло: свой своему поневоле друг. Пойдем-ка мы вместе, а?
— Найдем двести…
— Хорошая мечта! Поделим пополам. Я ведь тоже в Сусловский район. Так по рукам?
— Родню проведать?
— Родню.
Кольша тож заметался в скорых радостных мыслях.
— А то чо — пойдем. Только как же… Выходит, я у тебя нахлебником. У меня ж ничего. Я ж из кепезухи бежал…
— Да ты варнак настоящий!
Кольша волновался. На весь мир готов он был кричать о своем недавнем.
— Пойми — оголодал, не стерпел…
Варя согласилась. Она уже и по разговору поняла — не блатняк перед ней, а просто голодный.
— Вижу: кожа да кости — затощал. И издерганный весь…
…В вагоне заметно посветлело. Варя пригляделась к Кольше: красивенький парнишечка, глаза-то темно-карие, белки-то голубенькие… Только задичал, загрязнел, а отмыть да одеть-обуть в хромовые сапожки — поищи другого такого!
Билеты, на радость Кольше, не проверяли, робко ступили они на утоптанный перрон станции и, чтобы не бросаться в глаза дежурному милиционеру, отошли в сторонку, в тень дощатого барака.
Варя огляделась. Маленькое деревянное здание вокзала, выкрашенное в неопределенно-темный цвет, мирно дремало под теплым августовским солнцем. К востоку от него высилась коренастая водонапорная башня: низ выложен из камня-дикушника, а верх — из кирпича. Неподалеку стояло несколько станционных домишек, а за ними виднелась окраина райцентра.
Солнышко, тишина, голубой блеск накатанных рельс…
Значит, это и есть станция Суслово? О Маковке на Енисее да о Сусловой хорошо стало известно красноярцам, скоро разнеслась о них жуткая слава. Отсюда вот и начинается неминучий, часто для многих смертный удел…
Варя еще дома наслушалась о людских горестях. Кулаков-то своей деревни гнали до места поселения вооруженные «активисты», отец их назначал. Тот же Ганюшка, как вернулся в деревню, за столом такого порассказывал, что и верить не верилось.