Отец тогда много курил. Видно, забываясь, даже и негодовал:
— Что я слыхал. Назаровских мужиков как еще ограбили! В селах-то потрясли — само собой. Довезли их до Чулыма, заставили на берегу сгрузить вещички. Пообещали: после барахло ваше привезем. Ну, приехали бедняги в тайгу в рубашечках, а манатки ихние везут до сих пор…
Варя пригляделась: вон из этого переулка, как Ганюшка рассказывал, деревенских и погнали в тайгу. Мужики шли у телег с вожжами в руках, тащились по грязи старики, орали малые дети, привязанные на возах — кричали от испуга, дорога-то яма на яме, а потом и комар заедал. Бабы несли на полотенцах грудных и выбивались из сил… И Митенька пошагал отсюда на свои муки…
Народу сошло на станции мало — молодой мужик и три бабы с ребятишками. Они тотчас утянулись в село, и потому, наверное, сразу увиделся этот маленький мужичок с куцей бородкой в грязном холщовом дождевике с большим башлыком за плечами. Он поправлял сбрую на запряженной лошадке, которая бесперечь дергала костлявой головой и обмахивалась грязным хвостом от наседавших комаров.
Наудачу Варя направилась к старику. Он оказался худеньким, востроносым, с юркими серыми глазками. Радостно закивал:
— Обратный я, обратный! Аха, в Тегульдет. Вот, привозил тут кой-чево в Суслово — сдал, а теперь в обрат, ждал поезда, приглядывал попутчика, а ты, девка, сама встречь. Одна?
Варя обретала все большую уверенность в общении с людьми, пробовала показать себя разбитной, бывалой девахой. Дед Савелий учил «на дорожку»: «Показывай там себя хожалой. Такую иной уважит, а иной и побоится». Она многое уже переняла от отца: нажимистость в разговоре, в подборе громких, иногда убойных слов из нового политического словаря «активистов», к которому еще не привык простой народ и которых он, с полным основанием, побаивался.
Отозвалась Варя легко, весело:
— С братаном. Мешок у нас. Брата, как устанет — на облучок. Запросишь-то много?
— А сойдемся в цене, сойдемся, — пообещал мужичок обратный. — Дорога дальняя, успеем, сговоримся. Неси поклажу. Зовут меня Арефием — так вот нарекли.
Арефий долго расправлял вожжи, потом долго усаживался в передке телеги, прежде чем распонукал свою дремотную лошаденку.
— Давай ходи, утроба!
С грядки телеги, ощупывая глазами широкий мешок, мужичок угадал:
— Сухарники![23] К своим… А «рыковки», случаем, нету?
— Случаем, водку не пьем, дядя, — сухо отозвалась Варя, шагая дорожной бровкой.
— Конешно, конешно, — торопливо согласился мужичок. — Это я так, для разговору.
— А для разговору ежели, то сколько нам до Чулыма?
— Дак, две-три ночевки. До Тегульдета сто сорок верст. Оно бы и ничево, да дорожка-то бита-перебита, да и выбита. То-то и оно, что не поскачешь.
… Тайга сразу окружила и захватила их. Варя зорко приглядывалась ко всему, что открывалось ее глазам. Мало прежде знала она о лесе. О таком глухоманном она и не слышала. Что там, в родных-то местах: березовые рощи на увалах — продувно в них, иди куда хошь сухой ногой. Что под деревами: цветочки, красная россыпь клубники, а к осени крепенькие груздочки… Ни сырых низин, ни болотных трясин. Тайга — это, как сказывали, далеко от деревни, это уже в «хребте», в Саянах.
Темные еловые стены, вздымавшиеся справа и слева от широкого тракта, дышали какой-то тяжелой густой сырью… Вонюче несло от зазеленевшей, закисшей воды в придорожных канавах. Все время надо было с оглядкой смотреть вниз, искать место для постава ноги — недавно прошел дождь, и дорогу подсушило только местами.
ebooksa