И тем не менее Э. Перруа совершенно прав, когда пишет, что кампания 1415 г. была всего только «очередным английским рейдом». Никакими рейдами и никакой военной катастрофой нельзя было ниспровергнуть французскую монархию и расчистить место для иностранной династии. Привести к этому мог только внутренний французский кризис.
Вот что после Азенкура было новым, иным, чем при всех предыдущих английских рейдах: «В самом Париже, – рассказывает Жувенель, – были люди, проявлявшие радость и говорившие, что арманьяки разбиты и что на этот раз герцог Бургундский достигнет своего».
Сомнений нет: масса, захваченная бургиньонской пропагандой и втянутая в партийную борьбу, созревает для решительного разрыва с традицией «святого королевства». Через полгода после Азенкура в Париже открыт обширный бургиньонский заговор, имевший, по-видимому, целью убить всю королевскую семью и посадить на престол Иоанна. Граф д’Арманьяк, фактический диктатор, рубит головы изменникам и пораженцам, дезертирам и военачальникам, пасующим перед англичанами. Но он, конечно, не в силах остановить катастрофу. Бургиньонские листки продолжают распространяться по Парижу. И в октябре 1416 г. Иоанн с помпой встречается в Кале с Генрихом V.
Результаты свидания содержатся в глубокой тайне, и миллионы людей долго ещё ничего не будут понимать в бургиньонской игре. Но герцог Бургундский переступил в Кале через последнюю черту: он обязался своими действиями оказывать фактическую поддержку англичанам, а в дальнейшем, когда будут достигнуты достаточные военные успехи, признать Ланкастера королём Франции.
В следующем (1417-м) году Генрих V вновь появляется в Нормандии со своими войсками. И это уже не рейд, а начало систематического завоевания.
Тем временем во Франции умерли один за другим герцог Гюйенский и второй дофин, герцог Туренский. Наследником престола и, следовательно, врагом номер один для бургиньонов стал младший сын Карла VI, четырнадцатилетний граф де Понтье. И внезапно бургиньоны получили огромный козырь в свою игру: под влиянием графа д’Арманьяка юный дофин насмерть рассорился со своей матерью. С согласия дофина королеве Изабо урезали её штат, к чему она была особенно чувствительна, и отправили в своего рода ссылку в Тур. Там бургиньонам удалось перехватить королеву, возненавидевшую своего сына. Нет никакого сомнения в том, что и по смыслу монархической традиции, и по букве распоряжений Карла VI функции больного короля были переданы наследнику престола; тем не менее в Туре с этого момента организовалось бургиньонское правительство в изгнании, распоряжавшееся от имени королевы и чеканившее монету с её изображением.
Пока население в дикой панике бежало из Нормандии от англичан, дофин судорожно старался восстановить внутренний мир, добиваясь от Иоанна разрыва соглашений, «которые у него имеются или могут иметься с англичанами». Конференции в Ла-Томб как будто приводили к цели. Но теперь против «гнилого мира» упёрся граф д’Арманьяк. И пока дофин старался устранить его оппозицию, в Париже в ночь с 28 на 29 мая 1418 г. произошло новое восстание, и столица перешла в руки бургиньонов. Завернув дофина в простыню, прево Парижа Танги дю Шатель едва успел укрыть его в Бастилии.
По всему городу шли бесчисленные аресты, убийства и грабежи. Попытка Танги вернуть столицу под власть дофина кончилась неудачей, и дофин из Бастилии отступил на Луару, бросив Париж, куда он вернётся только через 19 лет. «По милости Божией, мы можем теперь свободно вести наши прения и возвышать голос правды», – восторженно заявлял Университет, пока отдельные его члены, настроенные антибургиньонски, бежали вслед за дофином на юг или «вычищались» самым радикальным способом (отправкой на тот свет). Одновременно с отменой всех налогов бургиньонская власть установила смертную казнь за недоносительство на арманьяков. Затем, когда тюрьмы наполнились до отказа, толпа, как в 1413 г., бросилась резать арестованных. Точные цифры назвать невозможно, их и среди современников толком никто не знал, но можно считать несомненным, что никогда больше, – ни в сентябре 1792 г. и ни в какой иной момент – Париж не видел того, что он видел в мае – июне – июле – августе 1418 г. «Парижский Буржуа», сам отъявленный бургиньон, рассказывает об «убийстве по ошибке» беременных женщин, о женских трупах, «в одной рубашке» валявшихся на улицах. В Большом Шатле арестованные сопротивлялись несколько часов, пока их не сожгли вместе с тюрьмой. Беспрерывные аресты вновь наполняли тюрьмы, впредь до новой «чистки». Настоящая вакханалия повальных конфискаций обогащала победителей; по словам Жувенеля, только три бургундских военачальника, первыми вошедшие в Париж в момент переворота (Вилье де Лиль-Адам, Шателюс и Ле-Во-де-Б ар), захватили каждый не менее 100 тысяч золотых экю, т. е. свыше миллиона в золотых франках 1913 г. (причём покупательная способность золота была в XV веке значительно выше, чем в ХХ-м). Все видные университетские деятели, начиная с благополучно вернувшегося Кошона, стали в Париже домовладельцами. А жён и детей прежних хозяев «выгоняли полуголыми на улицу».
И пока толпа среди других убитых «арманьякских собак» волочила по улицам трупы епископов Кутанса, Лизье, Эвре и Санлиса, упокоенный победою Университет первым делом потребовал и получил отмену галликанских вольностей. В Констанце Жерсон внезапно оказался бездомным эмигрантом и прямо с Собора уехал в Тирольские Альпы.
Вернувшись в Париж, герцог Бургундский оставил пьяную от крови толпу делать её дело, пока было кого истреблять. Когда же чёрная работа была сделана и надо было организовывать новый режим, он бросил банды уличных убийц против войск дофина под Монтлери, в справедливом расчёте, что их там разобьют, затем запер перед их остатками ворота Парижа и для острастки казнил одного из главных террористов, Каплюша.
В голодном Париже, где цены стремительно взвинчиваются из-за выпуска «фальшивой монеты», т. е. дополнительных денежных знаков, где люди мрут в таком количестве, что покойников десятками закапывают в общие ямы, и волки, врываясь из опустошённых окрестностей, разрывают кладбища и пожирают трупы, организуется наконец бургиньонская власть, находящаяся с наследником престола в состоянии гражданской войны. Тот факт, что эта власть прикрывается именем сумасшедшего короля, которого она захватила в свои руки, не может, конечно, никого обмануть: разрыв с монархической традицией совершён. И Англия требует теперь от новых парижских владык выполнения их обещаний.
И всё же бургиньонский режим и теперь ещё не решается стать режимом англо-бургиньонским, ещё боится открыто сказать стране, что разрыв с наследником престола окончателен и бесповоротен. В сентябре 1419 г. Изабо пишет Генриху V: «Если бы мы и наш кузен (Иоанн. –
Всё ещё не решаясь открыто «податься под англичан», бургиньонская власть держит, однако, свои обещания, саботируя и предавая патриотическое сопротивление. Руан, осаждённый Генрихом V, сопротивляется больше года; в городе поедают «лошадей, собак, мышей, крыс и всё прочее, человеку непотребное», наконец жертвуют всем небоеспособным населением, заставив его выйти за городские стены, где оно гибнет между городом и английским лагерем. Руан, державший сторону герцога Бургундского, ждёт теперь от него и непрестанно требует подмоги; Иоанн тайно советует капитулировать. Руан ему пишет: «Если за отсутствием вашей помощи нам придётся стать подданными короля Англии, у вас во всём мире не будет злейших врагов, чем мы, и если явится возможность, мы уничтожим вас и ваше потомство». Исчерпав все средства сопротивления, столица Нормандии сдалась.
Англичане приближаются к Парижу. Руанская история повторяется с гарнизоном, мужественно обороняющим Пон-де-л’Арш. Наконец, в самом Париже недовольство стало проявляться открыто, когда в столицу хлынул поток ограбленных англичанами беженцев из Понтуаза, также оставленного без защиты.
Перелом настроений был настолько серьёзен, что Иоанн резко изменил курс и вступил в переговоры с дофином. Первое свидание между дофином и герцогом прошло к общему удовольствию. Но затем Иоанн начал затягивать дело, откладывая следующую встречу, и явно стремился заманить дофина в Труа, в свои руки. Когда новое свидание было назначено на мосту под Монтеро, тайные сторонники предостерегали дофина, что на него готовится покушение; и зная Иоанна, поверить в это было нетрудно. Иоанн также явно боялся идти. Ясно одно: после всего, что было, одной искры было достаточно для взрыва. На мосту дофин начал укорять Иоанна, что тот сохраняет отношения с Англией; Иоанн опять стал настаивать на приезде дофина в Труа. Поднялся шум, кто-то – неизвестно кто – первым выхватил оружие; Танги дю Шатель подхватил дофина на руки и вынес его с моста. Началась драка, и Иоанн Неустрашимый был убит.
Через двенадцать лет, когда руанские судьи спросили Девушку, что она думает о гибели этого страшного человека, она ответила: «Это было великим несчастием для королевства французского; но что бы ни произошло между ними, Бог послал меня на помощь королю Франции».
Убийство Иоанна ещё усугубляло кризис морального сознания: после десятилетия гражданской войны дофин, носитель монархической традиции, сам оказался, вольно или невольно, низведённым на уровень тех политических нравов, которые ввёл Иоанн, – и это было «великим несчастием для королевства». Вражеская пропаганда этим немедленно воспользовалась и безапелляционно распространила самую неблагоприятную для дофина версию: убийство было предумышленное, дофин завлёк герцога Бургундского в западню.
Была ли западня действительно? В тот момент убийство Иоанна могло быть выгодно только англичанам, и есть один странный факт, наводящий на мысль, не ими ли оно было подстроено: когда в следующем году Танги дю Шатель и другие лица, объявленные главными исполнителями убийства, попали в руки англичан, те их выпустили вопреки без конца повторявшимся обещаниям примерно их наказать. С другой стороны, идти на свидание окончательно убедила Иоанна, по-видимому, его тогдашняя любовница Катрин де ль’ Иль- Бушар, с которой мы, как с женой Ла Тремуя, встретимся ещё раз в истории Жанны, – несомненно, негодяйка, способная поочерёдно служить кому угодно.
Как бы то ни было, Университет, не перестававший прославлять несомненное убийство в западне на рю Барбет, теперь не находил достаточно слов, чтобы заклеймить наследника престола за «вероломное, ужасное и отвратительное убийство, совершённое над особой герцога Бургундского». По Парижу прокатилась новая волна террора, массовые народные собрания опять подогревали и доводили до белого каления затухавшую было бургиньонскую партийную страсть. В такой обстановке, объявляя дофина «недостойным престола убийцей, нарушителем мира и врагом общественного блага», Университет получил наконец действительную возможность посадить на французский престол иностранную династию, своим торжеством обязанную ему.
Сын Иоанна, новый герцог Бургундский Филипп, по-видимому, ещё сомневался, ещё взвешивал объяснительные грамоты дофина и его призывы к национальному единению, когда старый кабошьен Эсташ де Павильи привёз ему первые отклики Университета. Спустя месяц Университет и одновременно город Париж заверили его в самой торжественной форме, что будут «всеми доступными средствами» добиваться отмщения за «гибель князя этого века», «их покровителя». Филиппу оставалось только поплыть по течению, созданному Университетом.
ebooksa