Но тут раздаётся другой голос, «голос, полный бешенства»:
«Бей изменников, бей насмерть, искореняй их. Какие бы законы ни писались, какие бы обещания ни давались, – не будет в этом королевстве ничего, кроме грабежа и угнетения, пока они живы… И король не может без общественной нужды делать со своими подданными что хочет. Если он притесняет их явно и упорно, тогда действует естественный закон, позволяющий отбивать силу силой, – как и Сенека говорит: убитый тиран – самая богоугодная жертва».
И при звуках этого голоса, «казалось мне, что сейчас начнётся потасовка».
И всё же есть путь, «ни вправо, ни влево, а прямо», «царский путь, ненавистный тем и другим, потому что лицемерие справа обвиняет идущих по нему в гордыне, а бунтарство слева считает тебя изменником, если ты не хочешь всё ломать и крушить».
Как же определяется этот «царский путь»? В конце концов очень просто: присутствием Бога Живого. «Будем служить Богу, и Он будет с нами».
Вспомним и повторим ещё раз: для Жерсона речь всегда идёт не о метафизической конструкции, а о реальном присутствии. Всё разваливается оттого, что «Бога стараются умилостивить словами, а делами Его оскорбляют, Его дары, как силу, разум, умение, используют Ему в хулу». Всё разлагается, разобщаясь от Источника Жизни. Но среди этого разложения остаётся сила, которая вообще немыслима без реального присутствия Божия, без непосредственного действия Божия в человеческой совести. Эта сила – сакральная монархия, и её Жерсон будет отстаивать до конца.
«Потому и реформа этого благородного королевства должна начинаться молитвой за короля. И я заявляю, что те, кто хочет заменить королевскую власть иным правлением, разрушить её и уничтожить, не только изменяют Церкви, но и противятся Божьему повелению».
Жерсон уже предвидит, куда ведёт тот путь, на который встало большинство его университетских коллег:
«Самым безумным и самым жестоким было бы бороться с тиранией бунтом. Народный бунт, без порядка и без смысла, порождает такую тиранию, хуже которой нет».
«Vivat Rex! Vive le Roy! Да здравствует король духовной жизнью, в единении души с Богом. Бог в одно мгновение может разрушить все замыслы злых. Но если мы не возьмёмся за ум, боюсь, что на великих и на малых найдёт такая буря и такая гроза, что подумать страшно».
«Vive le Roy! Vivat Rex!»
После этого прошло два года. К концу лета 1407 г. отношения между герцогом Бургундским и герцогом Орлеанским опять достигли крайнего напряжения. Ещё раз их удалось помирить. 20 ноября оба герцога поклялись друг другу в «любви и братской дружбе», вместе пошли к обедне и вместе причастились. Через три дня, поздно вечером 23 ноября, герцога Орлеанского вызвали внезапно к королеве, больной после родов. Вызов был ложный. На узкой и тёмной улице Барбет Людовик Орлеанский был убит бандой наёмных убийц.
Искромсанный труп Людовика Орлеанского лежал в часовне целестинского монастыря (где, по целестинскому преданию, за несколько недель перед этим ему было видение смерти). Иоанн Неустрашимый плакал и говорил, что «никогда не было во Франции более подлого убийства». Тем временем прево[12] Парижа, т. е. префект полиции Тиньонвиль, с величайшей энергией вёл дознание. И через неделю он имел в своих руках сведения, не оставлявшие никакого сомнения. Когда Иоанн после похорон Людовика явился в Королевский совет, герцог Беррийский отвёл его в сторону. Иоанн развёл руками и сказал: «Чёрт меня попутал». Вышел, сел на коня и умчался к себе во Фландрию. Ужас и паралич власти был такой, что никому не пришло в голову его арестовать.
Были, однако, во Франции люди, которым мистический ужас перед произошедшим не парализовал, а укрепил волю. Старик герцог Бурбонский в глаза ругал тех, кто был в тот день в Королевском совете и выпустил убийцу; сам он никогда раньше не принадлежал ни к каким кланам, но отныне вопрос для него исчерпан: с этим нужно бороться до конца, и пока жив, он с этим не пойдёт действительно ни на какой компромисс. И в этом же роде, но, вероятно, ещё более острой была реакция Жерсона. В отличие от д’Айи, он не был лично связан с Людовиком Орлеанским, в прежние годы у него было даже больше отношений с отцом убийцы, старым герцогом Бургундским. Но после рю Барбет им завладела одна-единственная мысль: теперь речь идёт о душе страны, о миллионах человеческих душ – и нужно твердить и твердить, что так нельзя.
Ещё страшнее самого убийства со всеми сопровождающими его обстоятельствами было, однако, то, что за убийством последовало.
Обмолвившись герцогу Беррийскому фразой о «попутавшем его чёрте», Иоанн Неустрашимый, как только оказался в своих ленных владениях, с помпой наградил нанятых им и теперь к нему же удравших убийц. А затем стал писать и демонстративно рассылать манифесты, подхватывавшиеся его агентами и возвращавшие «в строй» тех его сторонников, которых в первый момент взяла оторопь.
«Благословен тот, кто его прихлопнул, – пишет всё тот же нормандский хроникёр. – Если бы того оставили в живых, он разрушил бы всё королевство. На будущее Сретение он распорядился собрать 1.700.000 франков налогу – вот теперь он получил из них свою часть».
«Думаем, что милостью Божией и с вашим добрым содействием дела королевства теперь начнут улучшаться и скоро придут в доброе состояние», – писал Иоанн Университету, напоминая, что он Университету «добрый, верный и истинный друг».
А через несколько недель оказалось, что целая плеяда учёнейших и известнейших университетских клириков во главе с Жаном Пети, доминиканцем, тем самым, который с таким шумом выступал по вопросу о схизме, сидит во Фландрии у Иоанна и пишет, и пишет апологию богоугодного дела, совершённого на рю Барбет. «Наслоение абстракций» повело далеко.
В Париже правительство уже настолько знает Иоанна, что серьёзно боится, «как бы он не переметнулся к англичанам». И от страха начинает сдавать. Герцог Беррийский, оставшийся фактическим главой правительства, мчится во Фландрию устраивать примирение и умоляет Иоанна только об одном: выразить хоть какое-то раскаяние. Напрасно. Иоанн согласен вернуться в Париж лишь под защитой своих собственных войск и с тем, чтобы представить двору свою апологию, сочинённую университетскими клириками. Ошеломлённый герцог Беррийский в конце концов соглашается на всё.
ebooksa