О беженцах: «Bourgeois de Paris».
Попытка де Лиокура (указ, соч.) перекроить всю хронологию домремийского периода не выдерживает критики. Налёт д’Орли он относит уже к 1423 г., чего не могло быть, так как логовом д’Орли был в это время замок Дулемон, которым он овладел только в начале 1425 г. (см.: Кольсон, указ, соч., с. 30). И совсем непонятно, почему крестьяне Домреми бежали бы в Нефшато сразу же после этого благополучно окончившегося налёта, как того хочет Лиокур. Верно то, что есть противоречие между заявлением самой Жанны, сказавшей, что она пробыла в Нефшато дней 15, и показаниями на процессе Реабилитации пяти свидетелей, определивших длительность этого пребывания в 3–4 или 5 дней. Другие свидетели из Домреми говорят только «короткое время», а в подавляющем большинстве, упоминая о самом факте, никак не определяют его длительности. Но все поголовно они говорят, что Жаннетта была там только со своими родителями. Вопреки Лиокуру, совершенно невозможно предположить, что это было сразу после налёта д’Орли и что в 1428 г. Жаннетта вторично, и притом одна, была у той же Ла Русс в Нефшато, чтобы оттуда отправляться в Туль для церковного суда со своим непрошеным женихом. Раз уж она в этом вопросе ослушалась своих родителей, то убегать прямо в Туль ей было, наверно, не сложней, чем через Нефшато! И не могли же в Домреми так никогда и не узнать об этом вторичном её появлении в Нефшато… Кроме того, возраст свидетелей 1456 г. показывает, что бегство в Нефшато произошло достаточно поздно, чтобы они все его помнили. Верно, что в 1428 г. дело не дошло до осады Вокулёра, но тревога была достаточно серьёзной, чтобы крестьяне именно в этот момент бежали в укрытое место. И не удивительно, что после возвращения деревня оказалась разгромленной и церковь сожжённой: хотя главные неприятельские силы сюда и не дошли, всевозможных шаек, бродивших по этому району и способных наброситься на покинутое село, было сколько угодно. Остаётся признать, что относительно точной длительности пребывания в Нефшато кто-то ошибся, и удовольствоваться тем, что оно было недолгим и, конечно, в 1428 г.
Общую атмосферу вокулёрского этапа прекрасно воссоздал Анри Батафль: «Le Depart de Jeanne d’Arc» (Vaucouleurs, 1945), – хотя в некоторых деталях я с ним согласиться не могу.
Кордье, проглядев «личность», в объяснение хода событий вынужден здесь, как и в других местах, нагромождать догадки и строить теории, одну сложнее другой. Действительный ход дела очень прост: своей очевидной, бросающейся в глаза чистотой и святостью, своей абсолютной, заразительной верой в своё призвание семнадцатилетняя девочка убедила целый ряд людей в том, что её на самом деле посылает Бог. Ничего другого в Вокулёре не было, но это было.
Кордье это проглядел; зато он заметил, что 24 января Рене Анжуйский написал из Понт-а-Муссона герцогу Лотарингскому письмо «неизвестного содержания», 29-го написал Бодрикуру другое письмо, тоже неизвестного содержания, а потом поехал в Нанси, «приблизительно» в то время, когда там находилась Девушка. Происшествия как будто совершенно банальные: мало ли о чём Рене мог писать своему тестю, мало ли о чём он мог писать Бодрикуру, и почему бы ему было не поехать в Нанси, куда он наезжал весьма часто в качестве наследника герцогства Лотарингского; но Кордье догадывается: значит, Бодрикур заинтересовал Рене этой визионеркой и, «вероятно», через Рене снёсся с Шиноном. Всё это не только противоречит полностью собственному показанию Девушки о её поездке в Нанси: Кордье забывает ещё сказать, что Рене как раз в это время решил присягнуть английскому королю. Но если бы даже всё это было верно, вопрос в конце концов опять упёрся бы во всё то же самое: почему Рене принял эту «визионерку» всерьёз настолько, чтобы рекомендовать её Шинонскому двору.
О её наружности наиболее подробно говорят д’Алансон и д’Олон. Филипп Бергамский: Pr. IV. «Пророчество Энгелиды»: Pr. V— См. также: Адриен Арман, «Jeanne d’Arc, ses costumes» (Ernest Leroux, 1929).
В вопросах хронологии ухода я опираюсь в основном на исследование Буассонада «Une etape capitale de I’histoire de Jeanne d’Arc» в «Revue des Questions Historiques» (1930), который показал, что если принять старую теорию (отъезд из Вокулёра 23 февраля – приезд в Шинон 6 марта), то дальше никак не получается шести недель, в действительности прошедших между началом дознания в Шиноне и решением Комиссии в Пуатье; к тому же самый старый источник, Грефье де Ла Рошель, хорошо информированный именно об этом периоде, указывает 23 февраля как дату её приезда в Шинон.
Относительно покрытия дорожных расходов: показание Жана де Нуйонпона.
IV
«Повсюду, кроме мест, обнесённых стенами, земля была разорена и опустошена, и жить трудом своих рук стало до такой степени ненадёжно, что многочисленные крестьяне, движимые отчаянием, оставляли плуг и становились разбойниками. Днём они рыскали по лесам, как дикие звери, внезапно нападая на путешественников, отнимали у них одежду и деньги и подвергали их всевозможным пыткам, требуя выкупа, или убивали их без пощады. По ночам они врывались в дома, выталкивали людей через окна или ещё как-нибудь, часто голыми, и спокойно грабили жилище». Так монах из Сен-Дени описывает состояние страны, по которой маленькому отряду предстояло пройти 400 километров, от Вокулёра до королевской ставки в Шиноне.
Не менее опасны, чем этот разгул анархии на дорогах, были и «места, обнесённые стенами», – укреплённые пункты, находившиеся в руках неприятеля. Надо было дойти до самой Луары, чтобы попасть в район, признававший «буржского короля» (причём на дорогах и здесь грабили также, как везде). Отряд передвигался часто по ночам, стараясь как можно меньше привлекать внимание бургиньонов на стоянках, в городах или в монастырях. Не удивительно, что Нуйонпон и Пуланжи были крайне встревожены. Но Девушка была совершенно спокойна, совершенно уверена в успехе.
«Я часто слышала тогда мои Голоса… Когда я должна была отправиться к моему королю, мне было сказано моими Голосами: иди смело, когда ты будешь перед королём, он получит верный знак, чтобы принять тебя и поверить».
По словам её спутников, она говорила им, «что они не должны бояться ничего, что у неё было повеление это сделать, что её братья из рая говорят ей, как она должна действовать», и что «дофин окажет им добрый приём». Этим людям, делившим с нею опасность, она впервые довольно откровенно рассказывала о своих видениях, о том, «как уже четыре года или пять лет её братья из рая и её Господь, то есть Бог, говорили ей, что она должна пойти на войну на помощь королю Франции».
Много раз она им говорила в дороге, что «хорошо было бы пойти к обедне». А они, стараясь как можно меньше появляться на людях, приходили в ужас от этого намерения и только два раза уступили ей – в монастыре Сент-Юрбен и в Осерре.
На остановках она спала между ними, завернувшись в плащ, не раздеваясь, «застёгнутая и зашнурованная». Пуланжи говорит, что он заранее опасался, как бы ему не пришли грешные мысли, – и заявляет под клятвой, что нет, не приходили никогда. То же говорит про себя Нуйонпон.
Одна женщина, Маргерит Ла Турульд, опрошенная в 1456 г., рассказала со всякими фантастическими подробностями, якобы со слов спутников Девушки, что, выступая из Вокулёра, они имели на неё самые гнусные виды и только потом покорились её чистоте. Рассказ этот совсем несуразен в приложении к Нуйонпону и Пуланжи: оба явно поверили в Девушку ещё раньше. Если это не просто выдумка, то это, вернее всего, отголосок и некоторое подтверждение рассказа о первоначальной реакции Бодрикура.
Целый ряд свидетелей говорит о том, что мужчины инстинктивно склонялись перед чистотой этой девушки. Обращалась она с ними совершенно просто, без малейшей аффектации; правда, она реагировала как молния, как Афина Паллада, т. е. рукоприкладством, если кто-либо из них позволял себе намёк на что-нибудь лишнее. Но прежде чем пришли ужасные дни и ночи заточения, ей почти никогда не случалось к этому прибегать. «Хотя она была молоденькой девушкой, красивой и хорошо сложенной, – говорит её оруженосец д’Олон, – и я не раз видел её сосцы и её голые ноги, когда помогал ей надевать латы или перевязывал её раны, я никогда не ощущал плотской похоти по отношению к ней, и так было со всеми её людьми, судя по тому, что они мне говорили и повторяли не раз». То же самое «с удивлением» говорят про себя и другие свидетели. Оруженосец короля Гобер Тибо уточняет:
«Я слышал от ратных людей, постоянно бывавших с Жанной, что… иногда они ощущали к ней плотское влечение, но никогда не смели дать ему волю, им казалось немыслимым её возжелать; и часто, когда они говорили между собою о плотском грехе и произносили слова, разжигающие кровь, как только они её видели и она к ним приближалась, они больше не могли об этом говорить, и их плотские увлечения сразу прекращались».
Жанна была красивой и очаровательной девушкой, и все встречавшиеся с ней мужчины это чувствовали. Но это был эрос самый подлинный, т. е. самый высокий, преображённый, девственный, возвращённый в то состояние «Божьей любви», которое отметил Нуйонпон у себя самого.
ebooksa