Оцепеневшие,

22
18
20
22
24
26
28
30

Правительство. С такой государственной системой по всему миру, и конец света. Даже не удивляюсь. Странным был бы иной итог.

Жаль, не знаю точно, что именно произошло в двухтысячном. Только догадки и полуправда от Кирилла. Что там на самом деле случилось? Парад планет, общее скудоумие, магнитные бури? Может, кто-то из стран нанес ядерный удар и развязалась война?

Продолжаю смотреть на холст. Краска просачивается через ткань, разрывает поры грунтовки, пузырится, вращается, переливается. По центру холста размазывается черная точка. Точь-в-точь как на тренировочном листе.

Это все воспитание. Приучили с детства добираться в рассуждениях до самой сути. Часто сути не найти, оттого еще хуже. Нужно выбрать, кто виноват, назначить крайнего. Приятно, например, винить родственников. Вся ответственность с себя автоматически снимается. Мол, попал в окружение, под дурное влияние. Приятно винить и в то же время совестно. Легче, наверное, детдомовским.

Сажусь за стол. Закуриваю.

Курить стал много больше. И раньше часто смолил, но сейчас… А чего уже терять?

Смерть.

Смахиваю пепельницу со стола, та летит в окно. Навязали, уроды! Навязали курение, пьянство, нормы поведения. Все из-за «этих».

Мертвецы.

Все из-за меня.

Хочу заплакать. Говорят, от слез тоже становится легче. А еще говорят, что человек плачет, когда ему жалко себя. Бедный и несчастный. Обижают. Слезки кап-кап. Защитный механизм. Хочу заплакать. Нужно. Хочу. Но не получается.

Только злость. Агрессия. И ни капли жалости, и ни капли слез. Я мертв. Это правда, это сейчас, это про меня.

– За что? Разве можно со мной так поступать? – кричу во весь голос, глядя в отражение разбитого экрана телевизора, валяющегося на полу.

Я честно жил и в бога верил.

Стук в двери прерывает мои копания в себе. В номер заходит Соня.

– Что орешь? Собирайся. И давай на этот раз постарайся успеть, – говорит, на ходу протягивает мне куртку.

– Что на этот раз?

– Собрался спрыгнуть. Опять. – Она недовольно кривится и разглядывает разбитый телевизор.

Киря ни на минуту не прекращает свои попытки умереть. Каждый день пробует. И каждый день приходится убирать за ним. Достало.

– Давай сама. Я планирую напиться.