Оцепеневшие,

Жужжание прекращается.

Обхожу опрокинутый набок стул, мимо Сони пробираюсь с блокнотом к прыщавому.

Сажусь на корточки.

Проверяю пульс и записываю:

«Семнадцать часов тридцать минут.

Кирилл мертв».

– Откройте! Полиция!

Горничная привела охрану, думает, мы поверим, что на вызов так быстро приехал экипаж.

– Откроешь? – Я смотрю на Соню, которой и дела нет до обычных людей.

Она ест бутерброд, искоса посматривает на валяющееся посреди комнаты дымящееся тело.

– Или мне открыть?

Соня видит, что я уже злюсь, и, чтоб подлить масла, смеется с набитым ртом. Крошки вылетают из напомаженных губ и приземляются к ней на колени. Она прожевывает, запивает, перешагивает тело Кири и не спеша идет к двери.

– Шашлычка бы сейчас. – Она двигает носом.

– Согласен, – говорю между делом, не отрываясь от записей. – Закажи.

Я перекладываю тело на диван. Лицо Кирилла на глазах заживляется, ожоги рассасываются, щеки из черных становятся нормального розового прыщавого цвета.

Подпихиваю ему под голову подушку, укрываю одеялом и слушаю, как Соня общается с незваными гостями.

– Да, пройдите, если желаете.

Толпа вваливается в наш номер.

– Вот, это мой муж, – она показывает на нас с Кириллом, – и наш сын. Видите, спать укладываем, а вы мешаете.

Гости на мгновение замирают, затем, не сговариваясь, одновременно начинают извиняться.