Оцепеневшие,

– Думает, ну уж врач-то точно заметит, что я не псих. Главное – выждать время. Наивный, – говорит доктор и смеется.

– Врач наверняка разберется. Скажет, например, что поправился мальчик, что это все его заслуга… – отвечает санитар.

– Ан нет! – продолжает Кирилл у меня в голове: – Этот чмошник в белом халате проживает свой собственный «день сурка». Он не замечает изменений пациента. Совершает обход, хлопает больных по плечу, «молодцом», говорит заученную фразу «идем на поправку».

Киря, остановись!

Хватит!

Я хочу прекратить балаган. У меня начинает кружиться голова. Вот почему нельзя нормально объяснить и рассказать? Зачем прыщавый меня путает?

Стой, Киря!

Я хочу остановить это, но язык не слушается. Я сижу связанный на больничной койке с заклеенным лентой ртом.

– В распоряжении Кирилла знание, вера, сосед Наполеон, молчаливый санитар и человек-открывалка. Как тебе?

Убирайся из моей головы, прыщавый!

Убирайся!

– Отчего тебя так зовут? – интересуется у Открывалки Наполеон. – Пиво глазом откупориваешь?

– Я м-могу отпереть л-любой зам-мок, – заикаясь, отвечает сосед.

– Открой палату тогда. Что сидим?

– Н-не м-могу. Доктор запретил.

Как ни уговаривал я Открывалку, продолжает голос Кири из динамика в углу, уговорить не получалось. Пришлось пойти на хитрость.

Пообещал Наполеону свои таблетки.

– На. Все колеса теперь твои. Но ты должен пригрозить Открывалке своей имперской расправой.

Я вижу, как Наполеон берет лекарства.

Пускай, думаю, напугает, ударит пару раз, рассуждает Кирилл, для профилактики, легонько…