Оцепеневшие,

Соня по-домашнему раскладывает омлет по тарелкам, а я незаметно щиплю себя за ногу, проверяю, не сплю ли я.

– Кому добавки?

Я отказываюсь. Завтрак – не мое, открываю вторую бутылку пива. Прыщавый доедает, говорит спасибо и бежит в ванную. Я дожидаюсь, когда польется вода из крана.

Теперь он нас не слышит.

– Он совершенно ни хрена не помнит. Перестарались со вчерашним коктейлем смерти?

– Вы два убогих идиота.

– И что с ним теперь делать? Что, если он навсегда останется таким?

Соня дует на чашку и делает глоток.

– Я ему пообещала. Вернем домой. Подождем недельку, если не придет в себя, отвезем к маме.

Кирилл выходит из ванной и смотрит на нас. Ждет, что будем делать. Соня применила на него маскировку, и теперь он, должно быть, думает, что мы его какие-нибудь бабушка и дедушка.

Кажется, успокоился и не боится.

Я смотрю на Соню, двигаю плечами. Пообещала так пообещала. Сделаем, не проблема. Можем и отвезти. Какая мне разница?

Смотрю на прыщавого. Стараюсь просканировать.

Даже сейчас, когда он все забыл, я не могу проникнуть в его сознание. Чувствую, какой мощный барьер он создал. Что он так тщательно скрывает от меня?

Как ни силюсь, мне его не прочитать. Но, кажется, он вполне счастлив. Не вижу в нем привычного отчаяния, злобы, обиды, ярости.

Выходит, он все-таки отыскал способ умереть.

Сознание, в том виде, в котором оно было, мертво. Возможно, это и есть единственный верный для нас всех способ.

В результате есть как есть.

Если ничего не вспомнит – вернется домой, к родителям, в школу. Будет обычным подростком, с учебниками в сумке и мечтой в голове о плейстейшн последней модели.

Возможно, теперь он станет счастливым.