Помещица, поддерживаемая дочерью, с трудом поднялась с кресла.
— Схожу приму капли…
В гостиную в рваном тулупчике ввалился взбудораженный паренек.
— Чего тебе, Прохор? — спросила его Элеонора.
— А мне вот надо к ним, — сняв шапочку, повел ею Прохор в сторону гостей.
— Пошел, Прошка, смотрел бы ты лучше за печами…
— Нет, барыня, зовите себе в истопники иного, а я после бариновых плетей вам теперь не работник. Пойду с Красной Армией.
— Каких плетей? — изумился Булат, подступая к пареньку.
— Я лучше выйду, — передернула плечами Элеонора.
— Нет, посидите с нами, — твердо отрезал Дындик.
— Так вот, — продолжал Прохор, — вскорости после вас пожаловал сам барин, Глеб Андреич значит. Не один, с казаками. Долго его не пускали наши комбедчики. Возле боронок, — видали их? — считаю, побили много казачьих лошадей. А беляки — обходом и все же прорвались. Ну, чего было, нелегко рассказать. Пол-Ракитного выпороли. Потребовали свезти все барское. Мужики и приволокли. Глеб Андреич пригрозил и полдеревни перевешать, ежели что обратно тронут…
Дындик, стиснув зубы, не спускал злобного взгляда с Элеоноры, тяжело опустившейся в кресло.
— А нынче прискочил ихний новый зятек, говорят — из азиатов. Сейчас венчаются на деревне с нашей барышней, Наташей. Вот это и закуски, для них припасенные. Да еще на кухне другой азиат все шашлык жарит… Сбегаю туда, а то он все к Стешке-поварихе липнет, не дает ей проходу, басурман…
— А там наш человек, не бойся, — успокоил ревнивца Дындик.
— Этот ваш человек, — насупился Прохор, — видать, тоже не лаптем щи хлебает… Как Стеша в сени, он за ней…
— Ну, что вы скажете, мамзель? — достав с блюда соленый огурец, повернулся к Элеоноре Дындик. — Скажете, врет ваш Прохор?
— Мы за Глеба не отвечаем, — надменно бросила молодая помещица. — Он не спрашивал нашего совета ни тогда, когда шел к вам, ни тогда, когда уходил от вас.
— Товарищ Дындик, — приказал Булат, — пойдите к людям. Распорядитесь на случай приезда жениха.
Командир эскадрона вышел.
В гостиную, без шапки, взволнованный, влетел снова Прохор. Протянул Алексею клочок измятой бумаги.