— Как же? Есть. Командует взводом.
— Да? — оживившись, воскликнул Парусов. После минутной паузы добавил с необычным для него многословием: — Как чертовски непостижимо складывается судьба! Ротмистр Елисеев, этот безупречный службист, всегда шел впереди всех и командует лишь взводом, а я — полком.
— Вы, верно, знали штаб-ротмистра князя Алицина? — спросил капитан. — Он вместе с Елисеевым пробрался к нам из Москвы, погиб…
— Известно, — подтвердил Алексей, доставая из сумки княжеский блокнот.
Пленный, пробежав глазами нравоучительное посвящение Натали Ракиты-Ракитянской, ехидно усмехнулся:
— У князя таких бабочек был целый эскадрон. В своем чемодане он возил толстую колоду фотокарточек своих любовниц. Да, он умел пожить… Vive l’amour! — вздохнул глубоко белогвардеец.
Словоохотливого марковца после допроса, во время которого он без утайки сообщил все о дислокации и планах белых, увели. Вернули ему обручальное кольцо, убедившись, что он его законный хозяин.
Попавшихся на хуторе белогвардейцев вместе с безумным поэтом отослали в дивизию. В то время вошел в действие приказ Реввоенсовета республики, строго запрещавший уничтожать захваченных офицеров, хотя в данном случае это были не простые пленные, а самые настоящие мародеры в офицерских погонах. Во всяком случае, большинство беляков, застигнутых на одиноком хуторе.
30
В конце октября, возвещая о приходе зимы, закружились в воздухе легкие снежинки. Поля оделись в белый, сверкающий на солнце наряд. В ярах и лощинах снег залег пышными, отливающими синевой подушками. Вода в лужицах, оставшаяся на дорогах после осенних дождей, превратилась в хрупкое, звеневшее под копытами стекло.
Кони стали обрастать густой шерстью. А люди, захватывая деникинские обозы, цейхгаузы, обмундировались в английские шинели, мундиры, подбитые мехом кожаные жилеты. Те самые, о которых прошлой осенью самозабвенно мечтал Селиверст Чмель.
На полях Орловщины решалась участь кампании, судьба второго похода Антанты. Об этой памятной схватке Ленин тогда говорил:
«Никогда не было еще таких кровопролитных ожесточенных боев, как под Орлом, где неприятель бросает самые лучшие полки, так называемые «корниловские».
Да, по-настоящему дрались, бились до последней капли крови, стараясь вернуть потерянные блага и привилегии, лишь офицерские полки Добровольческой армии генерала Май-Маевского. Кулачье Донской армии, обрадовавшись восстановлению атаманской власти, стихийно, увозя с собой богатую военную добычу, на собственных конях устремилось в станицы. Давно уже не посылал подкреплений на фронт Екатеринодар. Кубань, возмущенная произволом деникинцев, уклоняясь от призывов, хлынула в плавни и леса.
Сбылись слова Ленина:
«Крестьяне, набранные в армию Деникина, произведут в этой армии то же самое, что произвели сибирские крестьяне в армии Колчака, — они принесли ему полное разложение».
Пылали восставшие села, уезды, края. Поднятое революционным подпольем крестьянство решительно следовало за лозунгами большевиков. Выполняя директивы партии, били белую армию с тыла партизанские отряды.
Тщетны были попытки московского подполья всколыхнуть навстречу Деникину контрреволюционную волну. Лозунги так называемого «Национального центра»: «Долой гражданскую войну!» и «Да здравствует свободная торговля!» не могли спасти дела контрреволюции. И эта агентура Деникина была обезврежена. Не зря в те суровые дни ЧК, как и Красную Армию, называли «мечом восставших, щитом угнетенных».
У Кром, этого орловского захолустья, развязывался кровавый узел, затянутый двумя годами гражданской войны и интервенции. Здесь решалось, быть ли России, подвластной Западу, «единой, неделимой», или же свободной и независимой Советской республикой.
Семь дней — с 13 по 20 октября — развевался белый флаг над Орлом. Орел был последним торжеством Деникина и его первым серьезным поражением.