Контрудар

— Юзбаши сказал — говорить нельзя, ясак. Мой сказал — тогда мой отвечай на Магомет.

Подходили к пленному по-разному, но фанатик, опасаясь гнева пророка, упорно не отвечал на задаваемые ему вопросы.

Связанного шкуровца бросили в пулеметные сани. Полк, надеясь получить новые сведения от разведчиков, тронулся дальше. Минуя барский дом на откосе, навстречу колонне во весь опор летел начальник дозора Слива.

— Что-то важное, — сказал Ромашка, — раз сам скачет с докладом.

Дындик, всматриваясь в знакомый пейзаж, положил руку на гриву комиссарова коня.

— А знаешь, Алексей, это же хозяйство нашего Индюка. Помнишь, ночевали здесь. Я думал, тут уж камня на камне не осталось. А гляди — дым валит из всех труб. Видать, припер мороз его жителей.

— Да, — вздохнул Ромашка, — как стояло, так и стоит это дворянское гнездо.

Булат, сообщив Парусову, что он берет с собой головной взвод первого эскадрона, позвал Дындика и Ромашку и полетел навстречу Сливе. Начальник дозора, круто осадив коня, запыхавшись, доложил, что в Ракитном на площади стоит с полсотни деникинцев, а в церкви венчают кого-то из них. Алексей, послав записку командиру полка с просьбой выставить посты вокруг деревушки, помчался по направлению к господскому двору.

На подступах к помещичьей экономии, теперь уже наполовину засыпанные снегом, валялись зубьями вверх железные бороны. Значит, и сюда, подумал Алексей, приходили мамонтовцы. Такого рода баррикадами от налетов конных банд прикрывались комбедовские отряды, поднявшиеся на врага по зову большевиков.

К удивлению Алексея и его спутников, во дворе имения по-прежнему правильными рядами стояли сеялки, веялки, молотилка, увезенные было крестьянами во время осеннего разгрома поместья.

От погреба к кухне промелькнул знакомый силуэт барской поварихи с судками, доверху наполненными квашеной капустой и соленьями.

— Не иначе как для нас — дорогих гостей, — причмокнул языком Дындик. — Небось помнят нас.

Оповещенный, очевидно, поварихой, на крыльцо кухни с огромным ножом в руках, с белым бабьим передником на черном бешмете, вышел горбоносый кавказец.

— С таким носом, — улыбнулся Ромашка, — когда-то карикатуристы изображали турецкого султана Абдул Гамида.

— Так это ж его младший брат, — рассмеялся Дындик, — я его заметил на борту «Меджидие», с которого меня подстрелили в шестнадцатом году. Это было у самых Дарданелл.

Носач, едва держась на ногах, с высоко поднятым ножом, приветствовал всадников:

— Хош гельды! Селям алейкум! Слезай к нам на шашлык, ми мало-мало резим жирный баран!

Повар, очевидно, принял вновь прибывших за своих. Поздней осенью 1919 года почти вся советская кавалерия была одета в трофейные английские шинели.

— Инша алла! — приветствовал шкуровца Ромашка.

Кавказец, довольный собой, громко затянул, размахивая в такт песне длинным ножом: