Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

«Там, возле деревни!..» Володя посмотрел на серую гряду хат, которые отчетливо выделялись среди сплошной зелени, и сердце у него защемило. Деревня была позже. Сюда они отступили. А сначала лежали на болоте, в ржавой воде. За деревней еще километров пять… Как раз началась оттепель. Кашляли почти все. Раненые стонали и кашляли…

— Так вы же за натуроплату весь урожай возьмете, — сказал корреспондент. — Пахали, разбрасывали удобрения, бороновали…

«Он какой-то казенный, — думала девушка. — Боже, до чего же бывают на свете скучные люди! Видимо, во все времена был примерным мальчиком. За партой сидел не шевелясь, слушал учителя. Учился на четверки, потому что всегда зубрил. Дома слушался папу и маму. Ни разу не порвал штанов… А лицо у него хорошее. Какой обманчивой может быть внешность…»

— По-вашему, лучше, чтобы поле пустовало? МТС все делает в колхозах. Тягловой силы раз-два, и обчелся…

…Возле деревни они окопались на кладбище. Вон то кладбище. Ни сосен, ни березы с аистовым гнездом нет. Окопчик делали в промежутках между крестами. Потом кресты сожгли, чтобы согреться. Сосны и березу, видимо, спилили позже. После него. Были хорошим ориентиром для немцев…

— МТС часто гонится за гектарами условной пахоты, — сказал корреспондент.

«Зачем я с ним пошла?.. Будет нудить до скончания света. Неужели сам не знает, что без трактора здесь бы все мхом поросло? Человек-циркуляр. Говорит словами из передовицы своей газеты…»

— Мы не успеваем выполнить план и по условной пахоте. Тракторы изношенные, запчастей нет. Думаете, можно что-то достать? За баббитом в Москву посылали…

…Петю Дикуна убило здесь, на кладбище. Был с двадцать шестого года. Двадцать шестой еще не призывали, и Петя считал, что его отпустят. Некоторых отпустили. Но он был пулеметчиком, его, Володи, вторым номером… Росли на одной улице. В детстве Петя ударил его по голове железным прутом. За колесико от дверей вагона. А на войне был тихим, покорным. От холода и плохого питания его лицо заросло каким-то белым пухом. Петин отец и теперь, где ни встретит, спрашивает: «Он хоть недолго мучился?»…

— Скажите, севооборот здесь введен?

«Что ты знаешь об агротехнике? Выучил слова и долбишь, как дятел. Какой там севооборот, если засевается на пустой земле. Хорошо еще, что прошел дождь. А то не собрали бы и соломы, как в сорок шестом…»

— Вводим, — ответил агроном. — Но, знаете, много трудностей. Поля небольшие, разбросанные. Довольны, что добились трехполья, ибо и двуполье есть…

…Его ранило на тринадцатый день. Он даже хотел, чтобы ранило. Последние три дня не было никакой доставки. Самое страшное — голод. И еще холод. Промозглая, мокрая слякоть. Фетисов, второй номер, который сменил Петю, притащил лошадиную ногу…

— Может, какие-нибудь передовые методы применяете? Рядковый сев, прореживание посевов или что-то другое?..

— План не выполнили по обычному севу, — с вызовом ответила девушка. — Вы что, с неба свалились? Район довоенной площади не освоил. Косовица срывается. Половина населения уничтожена. Мы на последнем месте закрепились надежно…

— Не обижайтесь. — Володя слегка смешался. — Я все знаю. Хочу про ваш опытный участок написать. Все-таки новое дело. И о вас напишу…

«Симпатичный дурень, — неожиданно для себя подумала девушка. — Неужели ты еще ни с кем не целовался? Ты же боишься смотреть мне в глаза. Значит, я нравлюсь тебе. Я это заметила еще там, в конторе. Иначе не пошла бы с тобой ни за что. Хочешь написать обо мне — напиши. Только ты бы лучше спросил, как я живу и приезжаю ли в город, где выходит твоя газета. Я же сама целый год жила в твоем городе…»

Они вышли на луговину перед самой деревенькой. Здесь была высокая трава, на меже стояла копна свежего сена. Возле этой копны они остановились. Первой села, натянув на колени платье, девушка, а за ней и Володя. Обоим было приятно передохнуть среди зелени, тишины, под ласковым летним небом.

— Здесь прошлым летом трактор подорвался на мине, — сказала девушка.

— Я тут на фронте был. Меня ранило вон на том кладбище…