Втихомолку вытаскивая книги из шкафа, я распродал их еще в первый год после войны: трудно было с продуктами. А когда подрос, не раз требовал у матери костюм брата. Он, как мне казалось, висел без пользы. Но мать ни разу не разрешила его надеть. Даже слушать не хотела…
Через три дня после сдачи экзаменов назначили выпускной вечер. Нам должны были выдать свидетельства об окончании семилетки.
Когда я пришел со станции домой, чтобы последний раз собраться в школу, на спинке стула висел синий костюм Вадима.
— Надень, сынок, — тихо сказала мать. — Носи его. Ты теперь у нас старший…
ГОД РОЖДЕНИЯ — ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ
После Брянска стало ясно, куда направляется эшелон. Станция Фаянсово, город Киров, полевая почта 07121. Хлопцы, которых призвали недели на две раньше, успели прислать оттуда «треугольники».
Станция Брянск-I, как и Брянск-II, — в развалинах. Кое-что приспособлено под помещения для военного коменданта, пересыльного пункта, санпропускника, продпункта. Пути отремонтированы. На них множество войсковых эшелонов. Брянск-I, как и Брянск-II, — станции большие.
Виктору Семашке, можно сказать, везет. Во-первых, попал он в хорошую теплушку. Двухъярусные из неоструганных досок полки, на полу никто не спит. Есть железная печка с выведенной в потолок, а не в окно трубой. Надо только все время подкладывать дрова, потому что если печурка остывает хоть на час, на стенах вагона, особенно возле дверей и по углам, сразу появляется белая изморозь. Но вагон дружный, дрова ребята достают. В дело идут снегозащитные щиты, уцелевшие заборы и даже доски из чужих вагонов.
Семашка доволен и тем, что едет со знакомыми и близкими людьми. В вагоне Саша Чернявка, Василь Михальчук — ребята, с которыми Виктор учился в одном классе. Адам Семашка — двоюродный брат, сосед; Петя Герасимов — тоже сосед, жили на одной улице… Но есть в вагоне люди, знакомством с которыми Семашка особенно гордится. Это партизаны. Их, пожалуй, половина. Из местечковых хлопцев, которые едут в вагоне, только один Виктор был в партизанах, и по этой причине он как бы связывает молодых местечковцев с уроженцами окружающих деревень, сел, успевших понюхать пороха. Собственно, и раньше так было. Саша Чернявка, Василь Михальчук, которые партизанских удостоверений не имеют, в опасных подпольных делах участвовали. Среди них был и Семашка, через которого поддерживалась связь с партизанами…
В Брянске-II удачно достали ведро кипятку. Уже вечерело. Эшелон стоял. Хлопцы стали развязывать мешки, чтобы подкрепиться.
Семашка уже месяц как снова вольный. Им владеет удивительное, возбужденно-приподнятое настроение, хотя кое-что из того, что он наблюдал за этот месяц в местечке, не очень нравится. Он заметил: партизаны и вообще все, кому пришлось ходить не прямыми, а извилистыми тропками войны, не особенно раскрываются перед бойцами, командирами, отмерившими к приднепровскому местечку долгие километры от самой Волги.
В свою очередь, партизаны не очень признают тех, кто чем мог вредил немцам, не отрываясь от семьи и родного дома…
Впрочем, вагон сгладил противоречия. Впереди война. Немцы снова захватили Житомир, рвутся к Киеву…
Ужинают, разбившись на группки. Так случилось, что Виктор развязывает брезентовый «сидор» не в компании двоюродного брата Адама или одноклассника Саши Чернявки, а в кругу, который возглавляет широколицый, неторопливый в движениях партизан Сергей Рогазуб. Может, потому, что вместе с этим Сергеем ему однажды пришлось лежать в засаде, а во время осенней блокады он сутки простоял рядом с ним по шею в болотной трясине… Да и пусты «сидоры» у партизан. Местечковцам кое-что положили в мешки матери. А у партизан только паек, который дали в военкомате. Из своего дома они ничего не могли взять — их хаты и деревни сожжены…
Поужинали неплохо. Сухари, военкоматовский шпик с синими казенными печатями на шкурке, домашний лук запили подслащенным кипятком. Эшелон все еще стоит. Видимо, в первую очередь пропускают эшелоны, направляющиеся на фронт. А их маршрут — в тыл, можно и не спешить. В проем дверей, когда кто-нибудь открывает их, чтобы шмыгнуть по нужде, смотрит темная январская ночь. В вагоне докрасна раскалена печурка. Кто-то заиграл на губной гармошке. А вообще нужно спать. Возможно, это их последняя ночь в эшелоне…
Виктор уснул мгновенно. Проснулся, пожалуй, позже всех, оттого что замерзли колени. Всю дорогу, когда печурка остывала, у него замерзали коленки. Увидел: дверь раскрыта, в вагоне беспорядочное движение. Значит, приехали…
Те, кто предсказывал, что станцию Фаянсово с ходу не проскочить, не ошиблись. Это была именно она — несколько приземистых, на скорую руку восстановленных кирпичных зданий, запорошенные снегом домики поселка. Вокруг лес — вековые сосны, хмурые, торжественно молчаливые ели. В лес вела широко протоптанная в снегу дорога…
Колонну построили по четыре в ряд. Убогий, неприглядный вид имела она. Дырявые ватники, серые крестьянские свитки, латаные-перелатаные тулупы. Так были одеты в основном люди гражданские. Прокуренные шинели разных армий — красноармейские, немецкие, мадьярские, словацкие и еще бог знает какие несли на своих плечах партизаны. На ногах были лапти, чуни, опорки, разных видов и фасонов, разбитые ботинки и, наверное, на три или четыре сотни людей ни одной пары приличных сапог. Возможно, за этот убогий вид на всех, кто шел в колонне, с неожиданной злобой набросились женщины, торговавшие здесь, на станции, пирожками из мерзлой картошки, махоркой и молоком.
ebooksa