Старшина метнулся дальше. Володя взвесил в руке бутылку. Обычная поллитровка. Запечатанная сургучом, как вино. Он подумал, что такие бутылки были, видимо, и у кавалеристов, но помогли им мало.
Медленно тянулись минуты. Никакой команды не было. Шинели Володя, как и его товарищи, не захватил. Он мерз, время от времени подергивал плечами и, прислонившись к стенке окопа, понемногу дремал. Рядом были окопы остальных курсантов, но никто из них к Володе не подошел, не отозвался. Ему тоже ни к кому не хотелось идти.
В полночь он подхватился, разбуженный какой-то возней. Закоченевшее, онемевшее тело била дрожь. Огни возле моста слабо мигали, смеха и возгласов совсем не было слышно. Зато здесь, в лесу, было необычное движение, доносились какие-то шорохи, конский топот, приглушенные голоса. Володя присмотрелся и чуть не закричал от радости: из-за реки, из тумана группами выныривали темные фигуры всадников. Их было много. Поскрипывали седла, еле слышно лязгали удила, у уставших лошадей екали селезенки.
Всадники, достигнув леса, спешивались, вели коней за уздечки. А новые фигуры все вылезали из тумана…
Через полчаса бойцов, лежавших до этого в окопах, построили в шеренгу. Подошел майор. В бурке с очень широкими плечами он был похож на ночного гнома. Майор сказал, что нужно сжечь мост, и пожар на мосту послужит сигналом для атаки на танки. Пойдут добровольцы. Майор поставил условие: вызвавшиеся идти на диверсию должны уметь плавать.
— Я, — вышел из строя Володя Голубович.
— Я, — раздался голос Саши-рязанца.
— Я, — отозвался Гриша-грузин.
Все курсанты вызвались идти на диверсию. Столько же или больше вышло кавалеристов. Однако майор отобрал восемь человек: четырех курсантов и четырех обозников. Старшим назначил знакомого курсантам старшину. Его фамилия была Хоменко.
Старшина повел группу к реке. Переправились через нее успешно: река была не такая широкая, как показалась вначале, и половину расстояния они шли вброд. Мокрые, стараясь согреться, они перебежками за считанные минуты добрались почти к самому большаку. Залегли в кустах.
Хоменко пополз в разведку.
Вернулся он нескоро. Тревожно тянулись минуты. Хоменко подполз и натужно засипел:
— Наши ранее сожгли пять танков, а мы сожжем мост. Немцы спят. На мосту два часовых. Одного я беру на себя. Другой, с той стороны, пусть стоит. Добегайте до середины моста и тогда бросайте бутылки… Сами — в реку. Как убью часового, закричу совой…
Хоменко снова пополз к мосту. И сразу же в ночной темноте пронзительно закричала сова.
Обдирая руки и лицо об кусты, Володя выбежал на насыпь, бросился к мосту. За ним, тяжело дыша, бежал Саша-рязанец, бухали мокрыми сапогами остальные. На мгновение в сознании Володи промелькнуло, что только вчера они, курсанты, ехали среди тюков сена, волновались и совсем не знали, что с ними будет…
Два огромных ослепительных столба огня один за другим взвились почти на противоположной стороне моста. Бросил бутылки Хоменко. Володя увидел несколько немецких палаток на луговине и три или четыре танка с жерлами орудий, повернутыми на восток. Володя бросил свои бутылки ближе к бушевавшему пламени, и почти одновременно с ним это сделали все остальные. Пламя было огромное. Даже от одной бутылки оно поднималось на высоту телеграфного столба…
Прыгая через перила моста в реку, Володя увидел ярко освещенную луговину и черную тучу всадников, мчавшихся на танки…
Выбрался из воды он нескоро — плыл против течения, и, когда вступил на берег, все было кончено. Подожженные обычными бутылками с горючей смесью, как огромные стога сена, пылали немецкие танки.
Эту историю я услышал в вагоне скорого поезда «Белоруссия», который вез нас из Минска в Москву. Ее рассказал гражданский человек лет пятидесяти, когда мы как раз подъезжали к Орше.
Поезд «Белоруссия» — хороший и удобный. Садишься вечером в Минске, а утром приезжаешь в Москву.
ebooksa