В одно мгновение

22
18
20
22
24
26
28
30

– Говорю же, ничего страшного не случилось.

Мо хмуро смотрит на него, а он проводит рукой по волосам, наклоняется к ней, тут же откидывается назад и поджимает губы.

– Ничего не было, – повторяет он, а потом добавляет: – Некоторые вещи… они… о них не стоит даже говорить. В тот день все мы сделали то, что должны были.

Его суровый тон добивает Мо. Она мотает головой, роняет подбородок на грудь, а из глаз у нее рекой текут слезы.

– Прости, – говорит Кайл. От раскаяния его голос звучит выше, чем обычно. – Я не хотел тебя расстроить.

– Дело не в тебе, – выдавливает Мо, – дело во всем, что случилось. Я не могу больше это выносить. Мне отвратительно все то, что вылезло наружу в тот день. Я думала, что смогу это сделать, – она переводит взгляд на снег за окном, – но теперь я здесь и вспоминаю обо всем, и…

Кайл протягивает к ней руки и снова берет ее ладони в свои. Он подносит их к губам, согревает пальцы Мо своим дыханием.

Она поднимает на него заплаканное лицо.

– Ты будешь так делать каждый раз, когда я вспомню об этом?

– Каждый раз, – отвечает он.

– Ты меня даже не знаешь, – говорит Мо.

Но она и сама понимает, что это не так. Одной страшной ночи хватило, чтобы поведать о людях больше, чем обычно познается за целую жизнь.

75

Мама бежит, пока не чувствует, что больше не может дышать. Тогда она останавливается, складывается пополам, ловит ртом воздух. Сейчас ранний вечер, она одна на улице. В домах за полем для гольфа кипит жизнь: семьи, состоящие из мужей, жен и детей, делают все те замечательные вещи, которые обычно делают семьи, состоящие из мужей, жен и детей.

Дрожь начинается как несильная икота, от которой у мамы дергаются плечи. Но спазм разрастается безудержной волной, заполняет все ее тело, кости вдруг словно тают, и мама безвольно садится на холодный твердый тротуар, растекается по нему.

На холм взбегает мужчина с собакой. Бегуну чуть за пятьдесят, он сложен как настоящий марафонец. Увидев маму, он ускоряет шаг.

– Вы в порядке? – спрашивает он, останавливаясь рядом с ней.

– Как мне с этим справиться? – бормочет она в пустоту.

Ненависть. Обида. Вина. Горе. Их так много, что я чувствую, как они давят на маму и она словно тонет в них, не может дышать.

– Шаг за шагом, – говорит мужчина так убедительно и с таким пониманием, что я вдруг задумываюсь, действительно ли вся боль в мире ощущается одинаково, вне зависимости от того, что ее причиняет. – Вы все еще живы, – продолжает он. – Так что выбора, скорее всего, нет. По сантиметру, по маленькому шажочку, пусть и не в правильном направлении, но все равно вперед.