В одно мгновение

– Знаю?

Он вскидывает голову:

– Конечно, знаешь. Ты знаешь меня лучше всех.

Но теперь моя мама понимает – и я тоже понимаю, – что никто из нас по-настоящему не знает другого человека. Мы даже себя толком не знаем. Мама долго смотрит на Боба с совершенно непроницаемым выражением лица и наконец произносит:

– Боб, тебе пора. Иди домой, к Карен и Натали.

– Но… – запинаясь, бормочет он, глядя на нее красными глазами, – но как же мы?

Она встает и подходит к нему вплотную. Она берет его ладонь, сплетает его пальцы со своими, и я вижу, как по его лицу разливается облегчение.

– Нет никаких нас, – спокойно говорит она. – Есть ты. Есть я. Есть Карен, Натали, Хлоя. Возможно, в тот день мы не узнали ничего нового, кроме того, что нет никаких нас.

Боб роняет голову на грудь:

– Прошу тебя, Энн. Я не могу тебя потерять. Он сам мне их отдал, клянусь.

Она улыбается ему доброй понимающей улыбкой и ободряюще сжимает его руку.

– Мы оба знаем правду, – говорит она, отдергивает свою руку, закрывает ноутбук, отворачивается и уходит, оставляя его одного.

Я смотрю, как он тяжело поднимается, выходит за дверь и бредет обратно к своей жалкой жизни. Он это заслужил, напоминаю я себе. И все же я почему-то не могу окончательно убедить себя в этом: моя любовь к Озу не уравновешивает ненависти, которую я испытываю к Бобу. Ведь, в конце концов, жизнь не делится на черное и белое. Боб не абсолютный злодей. Когда он был с мамой, он был в основном хорошим человеком. Он любит ее, рядом с ней он становится лучше. Если бы она тогда была там, в фургоне, он бы этого не сделал.

Маме знаком только хороший Боб: тот, кто стоял с ней рядом в метель и мороз, кто голыми руками закладывал снегом разбитое лобовое стекло, кто помогал остальным выбраться из фургона, кто ухаживал за Хлоей и папой. Боб, который был с ней, пока шла спасательная операция, который практически руководил поисками Оза. До сегодняшнего дня, до звонка Бёрнса, Боб был хорошим человеком – он не притворялся, он правда был хорошим, потому что таким его делала моя мама.

Я смотрю, как он плетется по улице, и снова говорю себе, что он это заслужил. И все равно в конце концов я надеюсь, что дома его ждет Карен, что ему удастся поспать и что наутро он сумеет придумать, как ему вернуть свою прежнюю жизнь.

79

Рассвет. За окном светлеют и окрашиваются бледным золотом гранитные склоны гор. Мо и Кайл спят в объятиях друг друга. Мо спросонок зевает и поворачивается к Кайлу с озорной, заговорщицкой улыбкой на лице. Он моргает, не до конца проснувшись, и смотрит на нее с радостным удивлением. Целует ее в нос. – С добрым утром.

– С добрым утром, – говорит она и, довольно урча, прижимается к нему, словно так и должно быть, словно они вместе с начала времен.

Он обнимает Мо и целует ее волосы, вдыхая их аромат, и я притворяюсь, что вдыхаю вместе с ним. Волосы Мо всегда пахнут дорогим шампунем, а дыхание – чем-то сладким, карамельным, даже когда она не почистила зубы.

Мне не хватает запахов. У меня словно отсутствует одно измерение, я словно вижу мир черно-белым, а не цветным. Я не знаю, как пахнет Кайл. Я пытаюсь угадать и решаю, что он ничем не пахнет. Это производит на меня сильное впечатление. Мужчинам очень сложно ничем не пахнуть.