Характерный случай описывается в письме Б. С. Кудрявцева митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию (Ридигеру), будущему Патриарху Московскому и всея Руси, от 9 апреля 1990 г. Автор письма сообщал о неизвестном ранее подвиге настоятеля Спасской церкви с. Святой Спас близ Вязьмы отца Василия, служившего в период оккупации: «Этот священник был настоящий патриот России! В течение долгого времени во время богослужений отец Василий на церковнославянском языке призывал селян вести борьбу с фашистскими захватчиками по освобождению земли Русской! Но нашлась одна иуда, которая за „тридцать серебряников“ продала отца Василия. И вот случилась беда! Шла служба, в храме были женщины и дети. Внезапно к храму подъехала немецко-фашистская машина с эсесовцами, они наглухо закрыли двери храма, облили его горючей жидкостью и забросали гранатами! Раздались крики, плач, потом послышалось пение. Храм сопротивлялся, гореть не хотел! Он был каменный. В конце концов, все трагически закончилось». Свидетельницей этой трагедии была мать Б. С. Кудрявцева, а сам он хотел написать поэму о подвиге отца Василия[800].
Всего в период немецкой оккупации 1941–1943 гг. в Смоленской епархии действовали 63 храма и монастырь в Рославле, пастырские курсы, Епархиальный комитет по религиозно-нравственному просвещению, благотворительные комитеты при храмах Смоленска. Таким образом, в годы оккупации епархия была фактически возрождена. Все это подтверждало, что, несмотря на жестокие антирелигиозные гонения, вера в народе не угасла, а, напротив, стала движущей силой к возрождению церковной жизни и росту национального самосознания.
В июне 1943 г. с приближением фронта епископ Стефан и некоторые члены Смоленского Епархиального управления были эвакуированы в Белоруссию — в Борисов. Впоследствии владыка Стефан эвакуировался в Германию, где в 1946 г. вошел в юрисдикцию Русской Православной Церкви Заграницей и был назначен архиепископом Венским и Австрийским. Он проживал в Зальцбурге, где и скончался 25 января 1965 г. После освобождения Смоленска от нацистских захватчиков в сентябре 1943 г. оставшиеся в городе и пригородах священнослужители вошли в состав Московского Патриархата.
Брянскую область, как и Смоленскую, германские власти в административном отношении присоединили к оккупированной Белоруссии, и в 1942 г. там также была создана епархия в составе Белорусской Православной Церкви, которой около двух лет управлял епископ Павел (Мелетьев), позднее эвакуированный в Германию и перешедший в католичество.
В оккупированных южных областях России религиозную жизнь первоначально возглавили два уцелевших к 1941 г. и живших на покое архиерея — архиепископ Ростовский Николай (Амасийский) и епископ Таганрогский Иосиф (Чернов), а также обновленческий епископ Пятигорский Николай (Автономов). В Ростове-на-Дону, где к началу войны оставалась одна действующая церковь, вскоре после его взятия в июле 1942 г. немецкими войсками открылось 8 храмов[801].
Сообщение СД от 6 октября 1942 г. также свидетельствует, что после занятия Донской области началось самопроизвольное открытие церквей везде, где было духовенство и церковные здания. А в донесении от 16 октября указывалось, что в Новочеркасск на открытие собора прибыли местный комендант и представители городского управления. После богослужения состоялся крестный ход через весь город, в котором участвовали тысячи людей. Всего в Новочеркасске было открыто шесть храмов, один из очевидцев был поражен тем, что большинство интеллигенции в городе, включая и тех, кого он считал атеистами, вернулось в Церковь.
Всего в Ростовской области в период оккупации открылось 243 храма. Епископ Таганрогский Иосиф, как и архиепископ Ростовский Николай, также вновь возглавил епархию и даже въехал в свой прежний архиерейский дом. К концу 1942 г. оба архиерея вошли в состав Украинской Автономной Церкви Московского Патриархата, в храмах их епархий возносили имя митрополита Сергия (Страгородского)[802]. Однако особым посланием Патриаршего Местоблюстителя от 20 марта 1943 г. архиепископ Николай (Амасийский) был осужден за связь с гитлеровцами[803].
Епископ же Таганрогский Иосиф дважды: в сентябре 1942 г. в Ростове-на-Доне и в ноябре 1943 г. в Умани подвергался арестам со стороны гестапо, даже был приговорен нацистами к смерти и чудом остался жив. Тем не менее, уже после окончания войны, он по ложному обвинению в сотрудничестве с оккупантами оказался осужден 19 февраля 1946 г. Военным трибуналом войск НКВД Северо-Кавказского округа на 10 лет лагерей. После освобождения владыка Иосиф (Чернов) был полностью реабилитирован, рукоположен в сан митрополита и даже, в начале 1970-х гг., являлся одним из кандидатов на пост Патриарха Московского и всея Руси.
Уже выйдя из советского лагеря, владыка Иосиф писал: «Никаких речей (клянусь!) в пользу фашистов я не говорил в храме, кроме одной и той исторически отвлеченной, в день восстановления на старое место в Таганроге памятника Петру I. Немецкие власти меня дважды сажали под арест: в Ростове — 3 суток, в Умани — 66 суток, требуя от меня, как старожила Дона, выдавать им евреев, комсомольцев и др., чего я не мог сделать, и готов был за это в Умани смерть принять. Ей-ей, истина моих слов… Что касается евреев, то я некоторым помог спастись от фашистов, а партизанам давал белье, деньги и завтраком кормил, ибо приходили рано-рано утром, и сам своими руками мыл им голову в своем кабинете и ноги. Клянусь, что это правда, как перед самим Богом!»[804].
В Ростове-на-Дону, печально известном самым массовым расстрелом евреев на территории России — в пригородной Змиевской балке (всего там, по советским документам погибло, 15–18 тысяч),[805] их спасал священник Владимирской церкви Димитрий Иванович Романовский. В частности, он, рискуя жизнью, спас от смерти еврейку М. В. Купляндину, а также арестованных немцами жену ответственного советского работника Н. К. Подгорную и члена ВКП(б) лейтенанта Б. М. Иванова[806].
Следует упомянуть также, что на Ростовскую область стремился распространить свое влияние и Патриарх Румынской Православной Церкви Никодим (Мунтяну), вступивший в переписку с архиепископом Николаем (Амасийским)[807].
Духовенство Краснодарского, Ставропольского краев, Северного Кавказа в Украинскую Церковь не входило. Здесь происходили столкновения между обновленцами и сторонниками Московского Патриархата. Так, в сообщении СД от 18 декабря 1942 г. говорилось, что в Краснодаре сразу же после его оккупации началось открытие церквей и вспыхнула борьба «двух течений» из-за трех храмов, особенно Екатерининского собора, который в итоге был передан «тихоновцам».
Указывалось, что и они, и «живоцерковники» хотят выйти из-под контроля городского управления и создать собственные центральные руководящие органы. Обновленцы считались нацистами «агентами НКВД» и подвергались репрессиям, хотя Кубань и Северный Кавказ были единственным регионом, где их деятельность хоть в каком-то виде допускалась германскими властями. Например, в станице Прохладная обновленцам принадлежал собор, а сторонникам Московского Патриархата — лишь маленькая церковь. Репрессии нацистов особенно затронули Ставрополье, где за укрывательство советских солдат осенью 1942 г. была расстреляна целая группа священнослужителей, в том числе настоятель кладбищенской церкви г. Пятигорска протоиерей Василий Гегель (Геккель)[808].
По сообщениям СД от 12 декабря 1941 и 2 января 1942 гг., их военное духовенство румын крестило в районе Симферополя (Карасубазаре) 200 тыс. человек, причем румынские солдаты были крестными отцами[809]. Вероятно, эта рекордная цифра сильно завышена, хотя она могла включать и крещеных советских военнопленных. Всего в области было открыто 125 православных храмов. Немецкие власти первоначально организовали для духовно-административного руководства церковный подотдел во главе с А. Д. Семеновым[810].
В докладе протоиерея А. Архангельского Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому) от 13 июля 1944 г. указывалось, что заведующий подотделом А. Д. Семенов покровительствовал «всякого рода сектантам: штундистам, баптистам, евангелистам и т. д. Эти родственные немцам секты[811] получали от Семенова равное количество молитвенных домов с православными храмами, несмотря на то, что православное население г. Симферополя во много раз больше горсточки сектантов».
Широкая миссионерская деятельность православного румынского духовенства, которая порой приводила и к конфликтам с местным населением (в Симферополе и Феодосии даже произошли столкновения из-за проведения церковных праздников по григорианскому календарю), вызывала сильную тревогу германских органов власти. В письме ведомства шефа полиции безопасности и СД в немецкий МИД от 4 января 1943 г. говорилось о сообщении командующего войсками в Крыму о том, что религиозное окормление православного населения будет проводиться только местными русскими священниками, а в обязанности румынского военного духовенства должно входить лишь обслуживание своих войск. Это совпадало с направляющей линией, согласно которой въезд православных священников с целью окормления гражданского населения на занятые восточные территории категорически запрещался. Поэтому не был разрешен и запрашиваемый въезд в Крым священников Армяно-католической церкви из Румынии[812].
В 1942 г. в Крыму появились архиереи Украинских Автономной и Автокефальной Церквей, после чего церковный подотдел прекратил свое существование. Приехавший в Крым из Николаева автономный епископ Серафим (Кушнерюк) был резко негативно встречен автокефальными и румынскими священослужителями, началась борьба, подобная существовавшей в это время на Украине. Вскоре бывший обновленческий, а теперь автокефальный епископ Мелитопольский Викентий (Никопорчук) по указанию румынского командования подчинился Патриарху Румынской Церкви. В докладе генерального комиссара Крыма от 28 декабря 1942 г. говорилось, что о стремлении к объединению представителей двух направлений ничего неизвестно: «Напротив, вследствие подчинения автокефалистов Бухарестскому Патриарху противостояние усилилось». Сам генеральный комиссар отнесся к этому шагу епископа Викентия негативно и договорился с командиром полиции безопасности в Симферополе, что епископу будут препятствовать в исполнении его службы[813].
Реакция вышестоящих германских ведомств также была резко отрицательной. Рейхсминистерство занятых восточных территорий 7 апреля 1943 г. написало в немецкий МИД, что епископ Викентий и его священники получают постоянную поддержку румынских комендатур, а для германской администрации его невозможно признать из-за политического прошлого и сомнительной личной репутации. В связи с этим Восточное министерство просило оказать воздействие на румынское правительство. Встревоженный МИД 21 апреля направил запрос в Главное управление имперской безопасности, отметив: «Необходимо предпринять все, чтобы воспрепятствовать этим устремлениям к объединению» и подчинению священнослужителей Крыма Румынскому Патриарху[814].
Шеф полиции безопасности и СД 23 июня выразил свое полное согласие с такой позицией и предложил побудить службу Восточного министерства при командующем войсками в Крыму указать румынским частям, что с их стороны необходимо проявлять сдержанность в церковных делах гражданского населения. 2 июля 1943 г. референт МИД Колреп сообщил это мнение Восточному министерству, указав, что непосредственное воздействие на румынское правительство в настоящий момент предпринимать не следует. При этом Колреп отметил, что его министерству кажется нежелательным продолжающееся назначение (со ссылкой на недостаток епископов) румынских священников в храмы на юге Украины и в Крыму, так как там уже имеется большое количество архиереев и существует нормальное церковное управление[815].
Вскоре епископ Викентий был арестован и расстрелян, но не за свои контакты с Румынским Патриархом. В докладе протоиерея А. Архангельского митрополиту Алексию (Симанскому) от 13 июля 1944 г. сообщалось, что протоиерей кладбищенской церкви Симферополя Николай Швец зачитал прихожанам антифашистское воззвание Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, распространять которое среди верующих помогал диакон Александр Бондаренко. «Их патриотический подвиг поддерживал старец Викентий, бывший обновленческий епископ… Все они… были расстреляны немецким гестапо… отца Н. Швеца обвиняли еще в том, что он крестил евреев»[816]. В других источниках говорится, что в спасении евреев участвовали все трое погибших священнослужителей: протоиерей Николай Швец, диакон Александр Бондаренко и епископ Викентий.