Помимо управлявших епархиями 13 правящих архиереев имелось 5 викарных епископов. Наместником-председателем Священного Синода, как уже отмечалось, с 1930 г. был митрополит Видинский Неофит (Караабов). Кроме него, в состав Синода входили еще 10 митрополитов: Софийский Стефан, Пловдивский Кирилл, Велико-Тырновский Софроний, Врачанский Паисий, Доростольский и Червенский Михаил, Неврокопский Борис, Варненский и Преславский Иосиф, Сливенский Евлогий, Ловечский Филарет и Старо-Загорский Павел (после смерти которого в ноябре 1940 г. на эту кафедру был избран владыка Климент)[460].
В целом Болгарской Церковью управляло относительно молодое поколение архиереев, занявшее свои кафедры в 1920-е гг., с полученным за границей высшим богословским образованием (в основном в России) и богатым преподавательским или церковно-административным опытом. Среди них наиболее яркой фигурой был митрополит Стефан (Стоян Поп Георгиев Шоков). Он обучался в Киевской духовной академии, Протестантском университете в Женеве и Католическом университете во Фрибуре, преподавал на богословском факультете Софийского университета, в 1922 г. занял Софийскую кафедру, а в 1926 г. стал членом Священного Синода. Владыка считал себя духовным сыном экзарха Иосифа I и в области международной и внутриболгарской деятельности стремился следовать его заветам. В 1938 г. митрополит Стефан возвратил польскому правительству пожалованные ему в разное время ордена, протестуя, таким образом, против происходившего в то время активного преследования православия в Польше. В том же году он опубликовал воззвание в защиту гонимой в СССР Русской Православной Церкви, содержавшее очень теплые слова о Патриаршем Местоблюстителе митрополите Сергии (Страгородском): «Сам возглавитель Патриаршей Церкви, семидесятилетний старец, митрополит Сергий, бывший ректор С.-Петербургской духовной академии, – большой христианин, богослов и аскет и бессребреник, человек высокой души. Он всегда был далек от политики и на свое архиерейское призвание всегда смотрел как на служение свету, правде и любви. Неужели чистая, невинная кровь митрополита Сергия и других, обвиненных вместе с ним иерархов, прольется лишь за то, что они были проповедниками Христовой веры?»[461]
С начала 1920-х гг. владыка Стефан являлся постоянным участником ежегодных всемирных церковных конференций, затем стал членом Всемирного союза за мир от Болгарской Церкви, участником работы Международного Красного Креста. В 1930-е гг. он уже был признанным авторитетом в международном христианском миротворческом и экуменическом движениях, в деятельность которых, стремясь «прорвать изоляцию», активно включилась Болгарская Православная Церковь[462].
Контакты Болгарского экзархата с зарождавшимся экуменическим движением начались еще в 1920 г. В 1925 г. владыка Стефан впервые возглавил делегацию Болгарской Церкви на Всемирной экуменической конференции движения «Жизнь и деятельность», в эту делегацию также входили митрополит Врачанский Паисий и протопресвитер Стефан Цанков. В 1927 г. митрополит Стефан и отец Стефан Цанков представляли Болгарскую Церковь на Лозаннской экуменической конференции. Несмотря на то что в 1924 г. Болгарский Синод осудил основанное в США общество «ИМКА» (Всемирный христианский союз молодых людей) как «антихристианскую организацию», в 1927 г. в Софии состоялось совещание представителей Православных Церквей и национальных движений под руководством генерального секретаря «ИМКА» известного экуменического деятеля американского методиста Джона Мотта. В 1929 г. в Болгарии прошла конференция «ИМКА», при этом митрополит Стефан произнес речь, в которой пожелал религиозного обновления болгарскому народу и обещал «ИМКА» полную поддержку. В том же году в Венгрии состоялась Юго-восточная конференция «Всемирной студенческой христианской федерации», в работе которой участвовал протопресвитер Стефан Цанков, возглавивший болгарское отделение «ИМКА».
Присутствовала делегация Болгарской Церкви и на Оксфордской конференции «практического христианства» в июле 1937 г., при этом о. Стефан Цанков принимал участие в составлении проекта устава экуменического движения. В августе того же года в Эдинбурге состоялась конференция по вопросу «объединения Церквей», на которой митрополит Стефан представлял Болгарскую и Сербскую Церкви. На этой конференции была составлена «Декларация православных», в которой выражалось удовлетворение благоприятным развитием экуменического движения. Одним из ее главных редакторов являлся протопресвитер Стефан Цанков, который за выдающиеся заслуги в развитии экуменического движения был удостоен Оксфордским университетом звания доктора[463].
Из других христианских конфессий владыка Стефан поддерживал связи главным образом со старокатоликами и англиканами, из-за чего в глазах болгарских властей даже «прослыл английским агентом». Далеко не все члены Священного Синода разделяли подобное увлечение экуменизмом, и порой действия Софийского митрополита в этой области вызывали их открытое неодобрение[464].
После Первой мировой войны в болгарской армии не было института военного духовенства, но по предложению правительства 6 июля 1939 г. Синод назначил начальником такого духовенства Пловдивского митрополита Кирилла, предоставив ему свободу в определении при себе диакона и прислужника. В ноябре – декабре 1940 г. по настоянию Военного министерства Синод указал специальной комиссии составить программу преподавания вероучения в болгарской армии гарнизонными священниками. Однако заметных усилий в этом деле проявлено не было. Последняя решительная попытка восстановления института военного духовенства произошла 18 ноября 1941 г., когда военный министр Т. Даскалов утвердил «Устав военного духовенства в военное время», согласно которому учреждалась военно-духовная служба в составе начальника этого духовенства, военных священников и диаконов. Однако большая часть этого документа осталась на бумаге, Синод интересовали совсем другие вопросы[465].
Отношения Болгарского экзархата с правительственными органами власти традиционно были достаточно напряженными и нередко конфликтными. Так, 14 ноября 1939 г. при открытии сессии Синода митрополит Неофит сообщил об обескураживающих результатах встречи с премьер-министром Богданом Филовым в связи с утверждением церковного бюджета – Филов не согласился с запрашиваемым увеличением кредита на содержание клира и церковных учреждений. Это дало повод митрополиту Стефану поставить на обсуждение вопрос о существовании «ненормальных отношений» органов власти с Церковью. По мнению владыки, некоторые государственные руководители стремились обезличить Болгарскую Церковь и пагубным образом поставить ее в полную зависимость от Дирекции исповеданий Министерства иностранных и религиозных дел, поэтому именно органы власти стоят за участившимися нападками на Церковь в печати[466].
Следует упомянуть, что Богдан Филов (1883–1945), являвшийся профессором археологии и председателем Болгарской Академии наук (1937–1944) с осени 1939 по сентябрь 1944 гг. занимал пост премьер-министра и одновременно с 11 апреля 1942 г. по 14 сентября 1943 г. был министром иностранных и религиозных дел. Другим главой этого министерства в военный период – с 15 февраля 1940 г. по 11 апреля 1942 г., являлся Иван Попов.
Царь Болгарии Борис III, личный режим власти которого оказался фактически установлен в результате государственного переворота 19 мая 1934 г. и укрепился после ареста руководителей Тайного военного союза в октябре 1935 г., принадлежал к немецкой Сакс-Кобургготской династии, при этом он был православным по крещению (по Тырновской конституции царь должен быть православным). Однако в 1930 г. болгарский царь Борис женился на дочери итальянского короля Виктора-Эммануила III Джованне (Иоанне). Венчание православного монарха произошло 25 октября по католическому обряду в кафедральном храме г. Ассизи в Италии, невеста не перешла в православие, а осталась католичкой. При этом было неясно, что произошло через несколько дней в Софии в храме св. кн. Александра Невского во время так называемого царского обвенчания правящей четы 31 октября, – «благословение брака», по формулировке, выдуманной митрополитом Софийским Стефаном, или акт действительного таинства венчания, как уверяют присутствовавшие в храме очевидцы.
Кроме того, в брачном договоре обговаривалось вероисповедание детей от брака – только престолонаследник должен был принять православное вероисповедание, а остальные – римо-католическое, что являлось нарушением конституции страны. Правда, в дальнейшем Борис III не выполнил это требование брачного договора, окрестив всех своих детей в православной вере, чем вызвал протесты Ватикана. Сестры же царя – княгини Евдокия и Надежда, остались католичками[467]. Следует отметить, что совершенный с согласия Римского Папы брак Бориса III с католичкой был расценен ортодоксальной частью русской эмиграции как шаг к тотальной католизации Болгарии. В январе 1933 г. выходившая в Белграде русская монархическая газета «Царский вестник» «забила тревогу», опубликовав статью под красноречивым заголовком – «Новый натиск латинской ереси на Православие»[468].
В Болгарии проживало около 60 тысяч католиков и 5 тысяч униатов, имевших 134 церкви и часовни, 2 монастыря и 48 школ, общее число учащихся католических учебно-воспитательных заведений превышало 8 тысяч. Это вызывало недовольство многих болгарских общественных организаций, и в 1935 г. Министерство просвещения разработало проект ограничения деятельности католических школ, однако он не был осуществлен. Вместо него в 1936 г. между болгарским и французским правительством было заключено соглашение, по которому болгарским детям православного вероисповедания, учащимся в католических школах, Закон Божий должны были преподавать православные вероучителя. Но и это ограничение фактически игнорировалось[469].
Не желая мириться с существующей в стране ситуацией, Синод Болгарской Православной Церкви на заседаниях 24, 25 и 27 ноября 1939 г. произвел «полную инвентаризацию» церковно-религиозной жизни, отношений архиереев и проблем в общении с гражданской властью. По мнению (вероятно, несколько преувеличенному) болгарского историка Светлозара Елъдрова, это «трехдневное синодальное заседание осени 1939 г. коренным образом преобразовало жизнь Болгарской Православной Церкви и стало началом наиболее славного, но и наименее изученного периода ее новейшей истории»[470].
Заседание сопровождалось очень откровенной дискуссией. Тон ей задал митрополит Стефан, заявивший, что после освобождения Болгарии Церковь была сознательно поставлена на задний план и постоянно находилась в конфликте с государством. Владыка призвал добиваться церковной автономии во всей полноте, без компромиссов, и, исходя из этого, коренным образом переработать устав экзархата, провести Церковно-Народный Собор и создать неприкосновенный центральный денежный фонд, на случай возможного отделения Церкви от государства. Несмотря на различие своих позиций, в ходе дискуссии архиереи сошлись во мнении, что Болгарская Церковь является не государственной, а народной и ее сила исходит от народа, а не от благоволения и субсидий государства, и поэтому необходимо участие Церкви во всех сферах общественной жизни. По свидетельству С. Елъдрова: «Так впервые за 30 лет болгарские архиереи снова имели смелость высказать страшную идею отделения Церкви от государства». С целью подготовки отделения Синод начал разрабатывать программу сбора необходимых моральных и материальных ресурсов[471].
На своей сессии в декабре 1939 г. Священный Синод принял новую редакцию устава экзархата (в которой глава Болгарской Церкви уже именовался не экзархом, а Патриархом) и подготовил ее для утверждения органами государственной власти. Работа над основными направлениями программы создания моральных и материальных основ новой миссии Церкви в обществе была завершена летом 1940 г. 27–28 июля две специально созданные комиссии представили свои доклады на обсуждение Синода. Одна из них предлагала ввести изучение Закона Божия в качестве основного предмета в средних учебных заведениях. Этот вопрос был частично решен в 1938 г., но Болгарская Церковь дополнительно настаивала на четырехчасовом курсе в неделю, ее участии в подготовке учебной программы и праве выпускников богословского факультета Софийского университета преподавать данный предмет. Все эти предложения были представлены в правительство.
Кроме того, было решено организовать во всех епархиях курсы подготовки регентов детских хоров, разработать общую программу работы с детскими православными содружествами, открыть дома христианской учащейся молодежи (а в перспективе создать Союз христианских содружеств), сиротские приюты, детские дома, клубы, бесплатные трапезные, создавать всевозможные братства, воскресные училища и т. д. На июльской сессии Священного Синода также обсуждались вопросы борьбы с сектантством, реформы монастырской жизни, участия приходского духовенства в кооперации, дисциплины клира и др. Основные идеи докладов комиссий и синодальные решения по ним были изложены в окружном послании епархиальным архиереям от 30 июля 1940 г., и с этого времени начали осуществляться на практике[472].
Принятые на основе докладов комиссий конкретные решения Синода по существу представляли единую долгосрочную программу работы с различными социальными слоями, нацеленную на возвращение утраченных позиций и престижа Болгарской Церкви. Социальная деятельность и миссионерская работа были поставлены во главу угла деятельности Церкви, целью которой стало завоевание прочных позиций и авторитета во всех сферах общественной жизни.
4 мая 1940 г. в Болгарии вступил в силу «Закон о гражданской мобилизации», и в ноябре того же года митрополита Врачанского Паисия вызвали в Военное министерство, где заявили о необходимости для Болгарской Церкви оказать содействие духовной мобилизации. Выслушав сообщение митрополита об этой беседе, Священный Синод решил использовать ситуацию для укрепления позиции Болгарской Церкви и подготовить доклад о ее нуждах для правительства, а также отправить послание духовенству об усилении деятельности с учетом новых общественных потребностей. Оба документа, в которые вошли основные моменты июльской программы Синода, были приняты в окончательной редакции 29 ноября 1940 г.
Так, в докладе министру иностранных и религиозных дел содержались следующие пункты: 1. Участие государственных служащих в богослужениях. 2. Участие Церкви в воспитании молодежи, в частности, необходимость отвести ей основную роль в проектируемой государственной молодежной организации «Бранник». 3. Законодательное ограничение деятельности сект. 4. Строительство храмов при государственной и общественной поддержке в тех селах, где их нет. 5. Устройство часовен и штатных священников в больницах и тюрьмах. 6. Выделение всем приходам участков земли. 7. Введение гарнизонных священников. 8. Принятие такой программы религиозного обучения, которая создаст «единое целостное религиозно-нравственное мировоззрение в душе ученика». В подобном духе было составлено и послание Синода к пастырям (отпечатанное в 5 тысячах экземпляров), их призывали создать условия для «целостной мобилизации духовных сил нашего народа»[473].
В ходе осуществления этой «программы духовной мобилизации» произошла существенная активизация общественной деятельности Болгарской Православной Церкви (во многом вопреки ожиданиям органов гражданской власти). Так, в 1939/40 учебном году только в Софийской епархии имелось 631 активно работавшее детское, ученическое и студенческое христианское содружество. Многие епархиальные издания в несколько раз увеличили свой тираж и т. д.[474] Укрепление позиций Церкви и сплочение иерархов позволили отстоять ее независимость от государства, и в период Второй мировой войны Болгарский экзархат нередко проводил самостоятельный и несовпадающий с государственным курс внутренней и международной деятельности.