В начале 1920-х гг. В.Д. Шпиллер познакомился с епископом Серафимом (Соболевым). Свидание с владыкой определило всю дальнейшую судьбу Всеволода Дмитриевича – он стал одним из его ближайших духовных детей и учеников. Вскоре В.Д. Шпиллер стал материально поддерживать епископа Серафима и проживавшего в Болгарии в 1925–1931 гг. архиепископа Феофана (Быстрова). Владыка Серафим благословил Всеволода Дмитриевича оставить работу в английской концессии и поступить в 1927 г. на богословский факультет Софийского университета св. Климента Охридского. На втором курсе В.Д. Шпиллер приступил к научной работе. Сферой его интересов стали взаимоотношения государства и Церкви, правовое положение Церкви в государстве и обществе и разделение сфер внутрицерковного и церковнообщественного в жизни Церкви[1162].
После окончания 3-го курса, летом 1930 г., по благословению епископа Серафима Всеволод Дмитриевич поступил послушником в Рильский монастырь. Там он попал на послушание к святому старцу Евлогию, жившему в обители с шести лет. Отец Евлогий учил Всеволода, как отвергнуть себя, взять крест и следовать за Христом. Так, когда старец узнал, что В.Д. Шпиллеру было очень тяжело видеть кровь, он дал ему послушание трудиться на скотобойне, нося на себе окровавленные туши. Благодаря послушанию, через смирение и молитву спустя полгода у Всеволода Дмитриевича, по его свидетельству началась «духовная жизнь»[1163].
Осенью 1931 г. владыка Серафим вернул В.Д. Шпиллера в мир, сказав ему: «Все, что нужно в монастыре, ты уже получил, теперь женись, становись священником и иди на болгарский приход, а со временем поедешь в Россию». Возвратившись в Софию, Всеволод Дмитриевич окончил университет, некоторое время он учился и в русском Богословско-пастырском училище при монастыре свв. Кирика и Иулитты. 6 мая 1934 г. В.Д. Шпиллер женился на Людмиле Сергеевне Исаковой. 20 июня того же года архиепископ Серафим рукоположил Всеволода Дмитриевича во диакона, а на следующий день – в иерея. В связи с «отсутствием тогда свободных вакансий в ведении управляющего русскими православными общинами»[1164] по соглашению владыки Серафима с болгарскими церковными властями о. Всеволод в августе 1934 г. был назначен приходским священником болгарской церкви Успения Божией Матери в г. Пазарджике Пловдивской епархии, где прослужил около десяти лет. Местные жители, в основном занятые сельским хозяйством, в церковь ходили по праздникам, и о. Всеволоду часто приходилось служить в полупустом храме. Он также преподавал в гимназии и сельскохозяйственном институте различные предметы: Закон Божий, логику, психологию, русскую литературу, пропедевтику, историю и другие предметы, был членом, а потом и председателем церковного суда[1165].
Кроме того, о. Всеволод исполнял обязанности тюремного священника, причем за время его службы в тюрьме г. Пазарджика ни один смертный приговор не был приведен в исполнение. В Болгарии существовала традиция: пока священник не исповедует приговоренного к смертной казне, его не казнят. И когда о. Всеволоду необходимо было исповедовать подобных преступников, обстоятельства «складывались» так, что ему приходилось либо уезжать из города, либо он заболевал. Священник также отказывался ставить свою подпись под смертными приговорами. В Пазарджике в семье Шпиллеров родился сын Иван (нареченный в честь преподобного Иоанна Рильского)[1166].
Священник поддерживал тесные связи со своим родственником – архимандритом Пантелеимоном (Старицким), а также протоиереем Андреем Ливеном, автором жизнеописания св. о. Иоанна Кронштадского архимандритом Мефодием (Жеревым) и талантливым иконописцем иеродиаконом (позднее иеромонахом) Николаем (в миру Георгием Николаевичем Шелеховым)[1167], регулярно общался с Пловдивским митрополитом Кириллом (будущим Патриархом). Но самые близкие отношения о. Всеволод имел со своим духовным отцом – архиепископом Серафимом. В письме своей жене Людмиле Сергеевне из Софии от 2 июня 1934 г. о. Всеволод Шпиллер сообщал: «Работаю с владыкой часами у него по его труду; и это маленькое участие в огромной его богословской работе – совершенно святоотеческой – дает мне массу. Только сидеть с ним у него в комнате – это уже так бесконечно много. А работать с ним – это такое большое счастье»[1168]. Проезжая через Пазарджик, архиепископ Серафим всегда останавливался в квартире Шпиллеров на несколько дней.
Очень активную преподавательскую, научную и церковно-общественную деятельность, несмотря на преклонный возраст, во второй половине 19301940-х гг. вел протопресвитер Георгий Шавельский. В частности, 19 декабря 1938 г. он писал редактору выходившего в Белграде частного журнала «Церковное обозрение» Е.И. Махароблидзе о том, что были изданы его книги: «О Боге и Его правде» (София, 1938), о монастырях (часть будущего труда «Русская Церковь перед революцией») и вызвавший восторженные отзывы курс лекций «Православное пастырство» (на русском и болгарском языках), по которому учатся на богословском факультете Софийского университета. В это время о. Георгий заканчивал еще одну книгу – беседа деда с внуком «О молитве Господней, или О том, что нужно человеку» (вышла в Софии в 1939 г. под названием «Молитва Господня»), а затем планировал написать большую статью на болгарском языке «Юдаистический национализм в свете учения ветхозаветных пророков» для академического журнала.
Кроме того, протопресвитер служил в храме, читал лекции в Софийском университете, вел 15 уроков в неделю в Софийской русской гимназии (директором которой он являлся в 1932–1934 гг.) и председательствовал в трех обществах: Софийской Академической группе (с 1926 г.), Союзе учителей и Обществе почитателей императора Николая II. Создал пастырь и отдельное братство св. Николая для помощи нуждавшимся русским беженцам, которое, правда, прекратило существование после его ухода из русской Никольской церкви. В октябре 1939 г. о. Георгию Шавельскому указали, что «по предельному возрасту» (68 лет) он должен завершить чтение лекций в Софийском университете. Но протопресвитер продолжил преподавание в русской гимназии, где работал в общей сложности более 20 лет[1169].
В другом письме Е.И. Махароблидзе от 11 января 1941 г. о. Георгий сообщал, что ему, вероятно, вскоре удастся написать на болгарском языке еще две книги: «Литургия» и «Жить – служить». При этом протопресвитер, для которого была характерна большая скромность в личной жизни, категорически не хотел праздновать предстоящее 50-летие своего служения в священном сане[1170]. Следует упомянуть также, что в Софии в 1924 г. вышла книга о. Георгия «Свети Атанасий Великий», а в 1934 г. – книга «Толстовское учение о непротивлении злу».
Как уже говорилось, почти ко всем иерархам, входившим в Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей, о. Георгий испытывал неприязнь, что во многом объясняется свойствами его личного характера. Так, 23 апреля 1940 г. он писал Е.И. Махароблидзе: «Да, страшное время переживает Православная Церковь. Епископат наш зарубежный… обидней всего, когда слышишь, с какой сдержанностью отзываются о нем архиереи других славянских стран. Постепенно мы дошли до этого позорного состояния. Вспоминаю дни древние. Как-то великий князь Николай Николаевич спросил меня: “А с чего Вы начали бы реформу Церкви?” Я ответил: “Прежде всего я уволил бы всех до одного архиереев и выбрал бы новых”… Вашего [Первоиерарха РПЦЗ митрополита Анастасия] я отлично знаю. При многих способностях, которыми наделил его Господь, ничего крупного он не сделал и не может сделать вследствие постоянного низкопоклонства пред сильными, постоянного лавирования и боязни взять на себя какую бы то ни было ответственность. С такими добродетелями в большой работе далеко не уедешь. А это ведь лучший… О худших “срамно есть и глаголати”… И все же верю я, что Господь не только спасет, но и возвеличит нашу Церковь»[1171].
Очень болезненно о. Георгий Шавельский переживал опубликование в газетах письма митрополита Анастасия Адольфу Гитлеру от 12 июня 1938 г. с благодарностью за постройку русского собора Воскресения Христова в Берлине. По воспоминаниям Ф. Бокача, протопресвитер «никак не мог понять, как этот уважаемый им иерарх мог дойти до такого унижения Православной Церкви. Этот акт о. Георгий считал столь же позорным, как и раскол Зарубежной Церкви»[1172].
18 марта 1937 г. русское богословие в Болгарии понесло тяжелую утрату – скончался Н.Н. Глубоковский. Знаменитый богослов скоропостижно умер в Софии от болезни почек. Отпевание в кафедральном соборе св. кн. Александра Невского 21 марта совершил митрополит Софийский Стефан (Георгиев) в сослужении пяти епископов, двух архимандритов и 40 священников. В надгробном слове, сказанном при отпевании профессора, митрополит Стефан назвал его «великой опорой» богословского факультета, отметив: «Николай Никанорович не имел себе равного в сфере всесторонней и разнообразной культуры, которой он достиг усердным трудом и систематическим совершенствованием богатых своих дарований. Одним из немногих он достиг самой большой высоты, чтобы быть признанным и православными, и католиками, и протестантами первой учено-богословской величиной, вызывающей у всех серьезных богословских, философских и социальных мыслителей искреннее почтение и уважение. Профессор доктор Н.Н. Глубоковский поистине был феноменом. Он имел классическое духовное равновесие, законченный характер, гениальный ум с гениальным сердцем и памятью. Он был всегда и всюду человеком без лицемерия… Мы уверены, что когда многострадальная родина знаменитого усопшего озарится духом свободы, правды, мира и любви, духом, витающим над ее достойными сынами и благословляющим Русскую землю к благоденствию, подъему и мощи, Глубоковский войдет в пантеон гениев великой русской души, в первых рядах которого находятся носители и служители православного сознания, начертанного на скрижалях их ученой богословской мысли!»[1173]
Похоронили Н.Н. Глубоковского на русском участке городского кладбища Софии. 20 апреля 1937 г. в Свято-Сергиевском богословском институте состоялось посвященное его памяти открытое собрание, в котором участвовало много выдающихся русских богословов, философов и церковных историков. Память о выдающемся богослове продолжала жить и в Советском Союзе. Так, уже вскоре после открытия Ленинградской духовной академии на особом учено-педагогическом совещании ее профессоров с митрополитом Ленинградским и Новгородским Григорием (Чуковым) 26 июня 1947 г. было решено заказать для актового зала, наряду с портретами Патриархов Тихона, Сергия, Алексия, владыки Григория и Сталина, также портрет профессора Н.Н. Глубоковского[1174].
Архиепископ Серафим (Соболев), как и протопресвитер Георгий Шавельский, и Н.Н. Глубоковский, активно занимался научной богословской работой. Наиболее полно его мировоззрение нашло отражение в двух книгах: «Русская идеология» (София, 1939) и «Об истинном монархическом миро созерцании» (София, 1941). Еще, выступая на Первом Всезарубежном Русском Церковном Соборе 1921 г., владыка предлагал осудить социалистический строй: «Социализм в своем корне и во всех видах должен быть осужден, как противный христианству». Архипастырь предлагал даже обратиться к инославным Церквам с призывом создать единый фронт для борьбы с социализмом[1175].
В работах архиепископа встречаются резкие антисоветские высказывания, власть коммунистической идеологии в России он считал исторически обреченной, но после ее крушения полагал необходимым восстановить монархию, так как при появлении в стране того или иного демократического строя Православная Церковь окажется в положении гонимой[1176]. Оставаясь до конца своих дней искренним монархистом, владыка рассматривал Православие и самодержавие в неразрывном единстве, как основные постулаты и святыни русской идеологии. В своей книге 1941 г. он писал: «Таким образом, на симфонию властей, при наличии истинной самодержавной власти царя, мы смотрим как на средство достижения русской идеологии и возрождения России»[1177].
Среди богословских трудов архиепископа Серафима особое место занимает опровержение «софианской ереси» в работах протоиерея Сергия Булгакова. В 1935 г. владыка написал в этой связи книгу «Новое учение о Софии, Премудрости Божией» (за которую в 1937 г. был удостоен степени магистра богословия), а в следующем году – другой труд – «Протоиерей Сергий Булгаков как толкователь Священного Писания». Отношение архиепископа к основателю и Первоиерарху РПЦЗ митрополиту Антонию (Храповицкому) было довольно неровным, как уже отмечалось, владыка Серафим изобличал представления митрополита о догмате искупления, что нашло отражение в книге «Искажение православной истины в русской богословской мысли» (София, 1943). В том же году в Софии вышел еще один его труд «Искажение православного учения о спасении», где владыка полемизировал с основными положениями дореволюционной книги архимандрита Сергия (Страгородского – будущего Патриарха Московского и всея Руси) «Православное учение о спасении».
Для взглядов архиепископа Серафима была характерна и непримиримая позиция в отношении экуменического движения; с соответствующими докладами в защиту православия и обличением связей экуменизма и масонства он, в частности, выступал на Втором Всезарубежном Соборе РПЦЗ в августе 1938 г. (владыка также был председателем судебно-правового отдела Собора). В одном из этих выступлений архиепископ Серафим сказал: «Внецерковное объединение ничего, кроме вреда, не принесет. Православная истина выражается в благодати Святого Духа, именно в том, чего экуменическое движение знать не хочет». Архиепископ указал на пример одного, принявшего православие, католика, который многие годы безрезультатно искал в своей церкви подобного преподобному Серафиму Саровскому, так как решил, что истина там, где есть преподобный Серафим: «Этим подтверждается только, что объединение может произойти лишь на почве благодатной жизни. Цели экуменического движения не достижимы. “Блажен муж иже не иде на совет нечестивых”»[1178].
При всем своем антикоммунизме владыка Серафим никогда не отождествлял советскую власть с Московским Патриархатом, уже в 1930-е гг. он поддерживал связь с его иерархами за границей – архиепископом Вениамином (Федченковым) и митрополитом Елевферием (Богоявленским). Так, например, в феврале 1934 г. владыка написал архиепископу Вениамину (Федченкову) по поводу «соблазнительных мыслей» митрополита Антония (Храповицкого) относительно искупительного подвига Христа. Эти заблуждения архиепископ Серафим сам резко критиковал, однако, в отличие от владыки Вениамина, не считал ересью: «Не следовало бы и тебе объявлять еретиком м[итрополита] Антония, по той еще причине, что содеянный тобою грех – признание советской власти и при том признание свободное и убежденное, тяжелее греха ереси. Этим признанием ты сознательно и свободно санкционируешь бесчисленные злодеяния советской власти по уничтожению ею нашего русского православного народа и нашей Русской Православной Церкви – осуждаешь бесчисленный и доблестный сонм новых мучеников и исповедников, пострадавших от советской власти как кровавой гонительницы не только веры нашей, но и всего доброго на земле, и предаешь всю нашу Русскую Церковь во власть сатаны, ибо советская власть служит не Богу, а сатане, являясь властью безбожною и богоборческою. Обличать в ереси м[итрополита] Антония после свободного признания советской власти это значит замечать сучок в глазе брата своего и не видеть в своем собственном глазе бревна. Если даже и допустить, что м[итрополит] Антоний раскалывает один из камней в основании Православной нашей Церкви, то ты, признавши советскую власть, валишь в пропасть все церковное здание». Однако, выражая свое несогласие с мнением архиепископа Вениамина, владыка Серафим все же продолжал считать его своим другом и сомолитвенником: «Смотри на эти строки письма моего, как на выражение моей любви к тебе, в ответ на твою искреннюю братскую и дружескую любовь, которую ты оказывал мне в наши студенческие годы, да и в последующее время. Я эту любовь никогда не забуду. Если же означенные строки не найдут должного отклика в душе твоей и ты будешь ими огорчен, то тогда прости меня. Всякий день усердно молюсь за тебя, мой милый владыко! И тебя прошу не оставлять меня в молитвах твоих. Тебе с любовью кланяется мой брат, очень тяжко страдающий головными и желудочными болями после операции»[1179].
Архиепископ Серафим не сомневался и в полномочиях Заместителя Патриаршего Местоблюстителя (с 1937 г. – Патриаршего Местоблюстителя) митрополита Сергия (Страгородского). Именно через владык Вениамина и Елевферия, а также через Сербского Патриарха Варнаву архиепископ Серафим переправил в СССР для митрополита Сергия в 1935–1936 гг. три экземпляра своей книги о лжеучении в трудах протоиерея Сергия Булгакова – «Новое учение о Софии, Премудрости Божией». Следует отметить, что, когда 22 июня 1934 г. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя запретил в священнослужении восемь архиереев РПЦЗ, владыки Серафима в их числе не было[1180].
Хотя архиепископ Богучарский состоял членом Архиерейского Синода, его отношения с другими архиереями РПЦЗ не были простыми. Так, в 1937 г. Архиерейский Собор отказал ему в просьбе о награждении брата архимандрита Сергия (Соболева) архиерейской мантией и панагией[1181]. 18 сентября 1939 г. Архиерейский Собор, рассмотрев ходатайство владыки Серафима о поставлении ему викарного епископа в лице архимандрита Сергия (Соболева) с приложением соответствующего ходатайства Софийского митрополита Стефана, постановил: «Принимая во внимание малое количество приходов в Болгарии и родственные связи, признать излишним учреждение викариатства и ходатайство отклонить, хотя архимандрит Сергий и достоин избрания во епископы»[1182]. В результате архиерейская хиротония о. Сергия так никогда и не состоялась (с 1945 до своей кончины в 1948 г. он служил помощником настоятеля русского храма свт. Николая в Софии).
Таким образом, к началу Второй мировой войны русское епископство в Болгарии прошло сложный путь развития. Возникнув в 1921 г. в результате миграции из России нескольких десятков тысяч участников Белого движения, членов из семей, а также священнослужителей, оно быстро достигло значительных размеров: девять приходов, два монастыря и Богословско-пастырское училище. Русская церковная эмиграция также оказала значительное воздействие на все сферы деятельности Болгарской Православной Церкви. Однако затем в результате давления советского правительства, сокращения численности российских беженцев в стране и определенных внутренних конфликтов сфера влияния русского епископства заметно сократилась: оно лишилось некоторых храмов, одного из монастырей и Богословско-пастырского училища. Ко времени вступления Болгарии во Вторую мировую войну архиепископ Серафим (Соболев) управлял Какалянским мужским монастырем с примерно 10 насельниками и восемью приходами.