27 ноября 1925 г., когда в Архиерейском Синоде обсуждался вопрос о даровании автокефалии Польской Православной Церкви, владыки Феофан и Серафим отправили в Синод довольно резкое письмо, в котором говорилось: «Мы почитаем единственно компетентной властью признавать и благословлять автокефалию. Высшую церковную власть Русской Поместной Церкви в лице Московского Патриарха и Всероссийского Поместного Собора. Решать же такой коренной вопрос, касающийся всей Русской Церкви, некомпетентна Высшая церковная власть за границей даже в лице Заграничного Собора епископов, как власть временная, вызванная к жизни лишь чрезвычайными обстоятельствами для неотложных текущих церковных нужд. Всякое постановление Высшей церковной русской заграничной власти, превышающее ее естественную компетенцию, а тем более идущее вразрез с ясно выраженной волей Московского Патриарха, свидетельствовало бы о непризнании ею высшей власти Московского Патриарха, каковое положение мы не могли бы ни принять, ни признать юридически действительным»[1093].
Архипастыри также подвергли критике совместное служение литургии митрополитом Антонием (Храповицким) и главой Польской Церкви митрополитом Дионисием (Валединским) в Румынии в ноябре 1925 г. Заслушав это письмо, Архиерейский Синод в соответствующем решении указал, что «не собирается благословлять автокефалию Православной Церкви в Польше», но запрещения о сослужении с польскими архиереями не вынес[1094]. А в 1927 г. епископ Серафим (Соболев) во время посещения Болгарии митрополитом Дионисием (Валединским) обсуждал с ним вопрос об условиях возвращения на кафедры русских архиереев, изгнанных польским правительством[1095].
В апреле 1926 г. владыки Феофан и Серафим вместе решительно выступили против учения митрополита Антония (Храповицкого) о догмате искупления (так называемого лжеучения об искупительной жертве Христа). Они подали в Русский Зарубежный Архиерейский Собор заявление о недопустимости решения Архиерейского Синода от 9 апреля 1926 г. о замене «Пространного Катехизиса» митрополита Московского Филарета «Опытом Катехизиса» митрополита Антония в качестве учебного пособия в русских школах за границей. 15 апреля владыки также выслали членам Синода свои богословские работы, объяснявшие их позицию. Главный труд «Об Искуплении» (в понимании митрополита Антония): 1. Гефсиманское моление. 2. Голгофская жертва. 3. О гневе Божием» (объемом 62 страницы) написал архиепископ Феофан. Владыка Серафим послал девятистраничную работу «О клятве»[1096]. Благодаря, прежде всего, усилиям владык Феофана и Серафима, катехизис митрополита Антония, в конце концов, так и не был принят Русской Православной Церковью Заграницей в качестве официального. Вскоре после этого конфликта, в письме афонскому иеросхимонаху Феодосию от 26 мая 1926 г., владыка Антоний назвал епископа Серафима (Соболева) «адъютантом» «впавшего в прелесть» архиепископа Феофана[1097].
В августе 1926 г. именно владыки Феофан и Серафим обратились в Москву к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) с письмом, в котором просили высказать мнение относительно разделения в Зарубежной Русской Церкви и поддержать Архиерейский Синод в его конфликте с митрополитами Евлогием (Георгиевским) и Платоном (Рождественским). Ответом было известное письмо митрополита Сергия от 12 сентября «Дорогие мои святители.» с указанием, что Московская Патриархия из-за отсутствия информации не может заниматься вопросами зарубежной церковной жизни, и советом создать новый авторитетный «центральный орган церковного управления»[1098].
Вскоре епископ Серафим (Соболев) отправил письмо Архиерейскому Синоду, в котором обосновывал необходимость самых жестких мер в отношении митрополита Евлогия и его сторонника берлинского протоиерея Григория Прозорова, вплоть до лишения сана[1099]. 26 января 1927 г. Архиерейский Синод временно запретил митрополита Евлогия в священнослужении. По сообщению парижской газеты «Возрождение», архиепископ Феофан отнесся к этому запрещению отрицательно, заявил, что такие меры могут быть приняты только после соборного обсуждения обстоятельств дела, и в знак протеста решил выйти из состава Синода[1100]. Правда, «Церковные ведомости», со слов владыки Феофана, вскоре известили, что сообщение газеты является клеветой и злонамеренной ложью[1101]. Однако протопресвитер Г. Шавельский свидетельствовал, что в частном разговоре с ним архиепископ Феофан высказывал большое недовольство всем происходящим в Архиерейском Синоде[1102]. И в 1927 г. владыка действительно вышел из состава Синода. Следует отметить, что к советской власти он относился резко негативно и, по утверждению архимандрита Амвросия (Коновалова), считал Сталина предтечей антихриста[1103].
Архиепископ Феофан жил в Болгарии до 29 апреля 1931 г., а затем по приглашению своего старого друга генерала Ф.В. Прохорова уехал во Францию, – в г. Кламар под Парижем, где оставался до 1936 г. В последнее десятилетие своей жизни владыка отошел от всякой церковно-общественной деятельности и посвятил себя молитве и аскетическим подвигам. В 1936–1939 гг. архиепископ Феофан проживал в городке Моун-сюр-Луар, скончался он 19 февраля 1940 г. в местечке Лимерэ-сюр-Луар вблизи г. Амбуаза, где жил затворником в пещере и был похоронен[1104].
В период между 1933 и 1937 гг. периодически проживал в Болгарии еще один русский архиерей – епископ Печерский (в миру Николай Александрович Булин). Он родился в 1893 г., окончил Рижскую духовную семинарию, учился в Санкт-Петербургской духовной академии, но с началом Первой мировой войны перешел в школу прапорщиков и затем воевал на фронте в качестве офицера. В 1918 г. о. Иоанн принял монашеский постриг и был рукоположен во иеромонаха. В 1919 г. он, спасаясь от ареста, эмигрировал в Эстонию, где в 1920–1932 гг. служил настоятелем Псково-Печерского монастыря. В 1926 г. был рукоположен во епископа Печерского, с 1932 г. владыка управлял Нарвской епархией автономной Эстонской Православной Церкви, но в связи с негативным отношением к ее переходу из юрисдикции Русской Церкви в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, в 1933 г. был уволен на покой и на несколько лет изгнан из Эстонии. В это время владыка Иоанн фактически входил в РПЦЗ, сослужа с ее архиереями. В 1937 г. он вернулся в Эстонию, после присоединения этой страны в 1940 г. к СССР был признан в качестве епископа Печерского Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским), но вскоре арестован НКВД и расстрелян летом 1941 г. в Ленинградской области[1105].
Заметной фигурой не только в Болгарии, но и во всей русской церковной эмиграции являлся бывший глава российского военного и морского духовенства протопресвитер Георгий Иванович Шавельский, еще до революции 1917 г. ярко проявивший себя как талантливый администратор, церковный писатель, поэт и историк. Он стоял у истоков Зарубежной Русской Церкви как один из организаторов и товарищ председателя Ставропольского Церковного Собора 18–24 мая 1919 г., член учрежденного 23 мая 1919 г. Временного Высшего Церковного Управления на Юге России и редактор его журнала «Церковные ведомости».
После поражения войск А.И. Деникина о. Георгий был заменен на должности протопресвитера военного и морского духовенства Добровольческой армии епископом Вениамином (Федченковым), и по приказу генерала П.Н. Врангеля от 28 марта 1920 г. командирован за границу «для изучения духовного быта и устроения этой стороны жизни наших беженцев»[1106]. В конце апреля 1920 г. о. Георгий Шавельский покинул Севастополь и ненадолго прибыл в Константинополь, уже 19 мая он выехал в сербскую столицу Белград, решив по дороге заехать в Софию. Здесь 21 мая он получил предложение заняться преподавательской деятельностью в намеченной к открытию духовной академии. Священный Синод Болгарской Церкви назначил протопресвитера на профессорскую кафедру и разрешил ему поселиться в Софийской духовной семинарии. Однако к концу 1920 г. Болгарский Синод из-за финансовых и административных проблем оставил мысль об открытии академии (в дальнейшем ее заменил открытый в 1923 г. богословский факультет Софийского университета), и о. Георгию было предложено заняться преподаванием в пастырском училище, размещавшемся в Бачковском монастыре, в 50 километрах от г. Пловдива. Это предложение пастырь не принял и затем получил преподавательскую должность в Софийской духовной семинарии, где работал три года[1107].
Отец Георгий также служил священником в русской софийской церкви свт. Николая и после отъезда в 1921 г. архимандрита Тихона (Лященко) хотел занять пост ее настоятеля. Назначение на эту должность епископа Серафима (Соболева) протопресвитер воспринял как проявление недоброжелательного отношения к нему управлявшего Западно-Европейской епархией архиепископа (в дальнейшем митрополита) Евлогия. В своих воспоминаниях о. Георгий писал: «Евлогий не мог забыть наших недоразумений по Галицийскому униатскому вопросу и назначил “молодого и энергичного”, как он сообщал, еп. Серафима»[1108]. Обиженный протопресвитер отказался принять участие во встрече владыки Серафима на Софийском вокзале; его отношение к архипастырю не изменилось и после того, как епископ первый пришел к нему для знакомства[1109].
В дальнейшем приходская служба о. Георгия складывалась не слишком благополучно. Епископ Серафим (Соболев), бывший строгим монахом, не нашел, однако, общего языка со своими сослуживцами по Никольской церкви. По воспоминаниям о. Георгия, между преосвященным Серафимом и клиром скоро начались трения. Протопресвитер, вероятно, «сгущая краски», писал, что академическая наука (владыка Серафим окончил курс Санкт-Петербургской духовной академии) «не отражалась на суждениях и действиях» епископа, который, при произнесении длинных проповедей, базировался в них не столько на евангельском и апостольском учении, сколько, «на разных сказаниях из житий святых и даже на снах и видениях разных “благочестивых” женщин, которые окружали его». Получалось, что своими суждениями преосвященный, по словам о. Георгия, напоминал «полуграмотную сельскую женщину, верившую во все сны, приметы и вещания разных кликуш и чревовещательниц»[1110]. Обладавший ясным церковным сознанием, протопресвитер не мог не смущаться этой стороной деятельности настоятеля храма.
Первоначально о. Георгий хотел участвовать в работе Высшего Церковного Управления за границей, и епископ Серафим 21 сентября 1921 г. ходатайствовал о предоставлении протопресвитеру визы в Королевство сербов, хорватов и словенцев и права бесплатного проезда в г. Сремски Карловцы. Однако эти попытки оказались безуспешными, визу о. Георгий не получил, а на Первом Русском Всезарубежном Церковном Соборе, проходившем в Сремских Карловцах осенью 1921 г., против о. Георгия Шавельского прозвучал ряд обвинений. В частности, на заседании военно-церковного отдела протопресвитера обвинили в том, что именно его паства совершила революцию. После этого о. Георгий перестал пытаться влиять на деятельность Зарубежной Русской Церкви[1111].
Помимо личных негативных отношений с главой Высшего Церковного Управления за границей митрополита Антония (Храповицкого) причинами данного конфликта были широта богословских взглядов и либерализм о. Георгия. Многие его идеи вызывали настороженное и даже негативное отношение со стороны консервативных архиереев РПЦЗ. В частности, протопресвитер считал, что инославные миряне могут причащаться и исповедоваться у православных священников, выступал за совместную молитву с инославными, открыто сочувствовал экуменическому движению и русскому христианскому студенческому движению, считал переход к григорианскому церковному стилю (в том числе западной Пасхалии) полезным и неизбежным, проявлял неприязнь к институту ученого монашества, в отличие от Архиерейского Синода не считал опасными труды протоиерея Сергия Булгакова о Софии, Премудрости Божией[1112], а также оправдывал некоторых знакомых ему деятелей обновленческого раскола, которым открыто симпатизировал. Настороженное отношение к о. Георгию подкреплялось слухами о его принадлежности к масонству (не имевшими никакой почвы), а также отказом подобающим образом встретить в 1915 г. в Ставке чудотворную Песчанскую икону Божией Матери. В 1927 г. группой русских эмигрантов, вероятно, близких к князю Н. Жевахову, была даже выпущена листовка, где говорилось, что протопресвитер проявил «преступную небрежность к святыне», и «церковных злодеев, подобных бывшему протопресвитеру Шавельскому, достанет в свое время Рука Божия, ибо “Мне отмщение и Аз воздам”»[1113].
Разногласия между протопресвитером и русскими зарубежными архиереями постепенно углублялись. В 1922 г., когда Высшее Церковное Управление за границей было упразднено указом Патриарха Тихона № 348 от 5 мая, о. Георгий Шавельский поддержал сторонников выполнения этого указа и выступил за передачу митрополиту Евлогию (Георгиевскому) управления всеми европейскими приходами. Позднее протопресвитер считал, что нерешительность владыки Евлогия, его нежелание взять власть в свои руки после патриаршего указа № 348 стала одной из главных причин образования Архиерейского Синода вместо упраздненного Высшего Церковного Управления[1114].
Обстановка обострилась в 1926 г., когда протопресвитер выступил против разрыва Архиерейского Синода с митрополитом Евлогием и Северо-Американским митрополитом Платоном (Рождественским). Об этом событии Федор Бокач вспоминал так: «.когда пришли официальные известия, о. Георгий буквально не спал ночами, ходил по своему кабинету и все время повторял: “Это – безумие! И какой позор!» Ознакомившись со всем делом, о. Георгий обратился к трем митрополитам (Антонию, Платону и Евлогию), призывал не выносить “сор из избы” и приложить все усилия к ликвидации столь позорного для Церкви разногласия. Учитывая тот высокий авторитет, которым пользовался великий князь Николай Николаевич, о. Георгий обратился к последнему с просьбой принять участие в общерусском церковном горе. Великий князь ответил о. Георгию обстоятельным собственноручным письмом, но от участия в церковном споре уклонился»[1115].
Протопресвитер встал на сторону митрополита Евлогия (несмотря на то что их отношения осложнились еще в дореволюционное время в связи с вопросом о присоединении униатов к Российской Православной Церкви в Галиции в 1914 г.) и вскоре предложил ему создать альтернативное Архиерейскому Синоду Высшее Церковное Управление. Отец Георгий считал, что этот владыка вместе с викариями имеет все основания учредить такой орган и устроить параллельную «Русскую Зарубежную Церковь»[1116]. Однако митрополит Евлогий не воспользовался советом о. Георгия.
Недоброжелательное отношение Архиерейского Синода не осталось без ответа со стороны протопресвитера. Обиду на отвергших его архипастырей отец Георгий пронес через всю жизнь, отметив в своих воспоминаниях: «.малоценен был этот Синод, составленный из архиереев небольшого калибра, возглавлявшийся совершенно одряхлевшим, а в последние годы выжившим из ума м. Антонием, совершенно потерявшим способность и движения и размышления. А между тем своим живым участием в крайне правой политике, своим рабским преклонением перед вождями крайне правых партий, как и церковной смутой, им порожденной и им раздутой, он не только огорчил, смутил, сбил с толку множество беженских русских душ, но и принес много огорчений и страданий Патриаршей Церкви, отвечавшей перед советской властью за все его грехи»[1117].
Нелестными и часто совершенно необъективными были отзывы протопресвитера и о других архиереях Зарубежной Русской Церкви. Так, например, в будущем Первоиерархе РПЦЗ архиепископе Анастасии (Грибановском) он отмечал «угодничество перед высокопоставленными особами». Отец Георгий пытался найти отрицательные черты даже в практически безупречных архиереях. Об архиепископе Феофане (Быстрове) протопресвитер снисходительно писал: «Большой аскет, доводивший свой аскетизм до самоистязания, монах до мозга и костей… маленького роста, худенький и невзрачный, сторонившийся от людей… проповедовавший, что для студентов важно благочестие, а не богословская наука». Не находя ничего негативного в характере архиепископа Серафима (Соболева) и даже признавая его праведность, протопресвитер обращал внимание на отдельные изъяны в хозяйственной и административной деятельности владыки, а также неодобрительно отзывался о его богословии, говоря, что своими рассуждениями архиепископ напоминал «благочестивую женщину». Так, о книге архиепископа Серафима «Новое учение о Софии, Премудрости Божией» о. Георгий несправедливо писал, что это «труд старообрядческого начетчика, а не православного богослова, представляющий набор отдельных выражений из творений святых отцов и учителей Церкви»[1118].
Протопресвитер также писал не только об «огромном влиянии, которым пользовался епископ Серафим в Карловацком Синоде», но и о том, что владыка, якобы, «заправлял» деятельностью Синода и постоянно влиял на Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей митрополита Антония (Храповицкого). По словам о. Георгия, архиепископ Серафим «в своих выступлениях с церковной кафедры вещал, что советская власть – бесовская, что м[итрополит] Сергий лишился святительского права, что совершаемые им священнодействия – не священнодействия, таинства – не таинства, бескровная жертва – не Божественная, а бесовская жертва и прочие “безумные глаголы”»[1119].
Однако, как справедливо отмечал историк А.А. Кострюков, сохранившиеся архивные документы и другие источники, «дают все основания относиться к словам протопресвитера Г. Шавельского с известной осторожностью», и сведения о резких высказываниях владыки Серафима относительно Московской Патриархии, а также о его влиянии на Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей и лично митрополита Антония, вероятно, сильно преувеличены[1120]. С некоторыми иерархами Московской Патриархии архиепископ Серафим продолжал поддерживать отношения, а его влияние на дела руководства Русской Православной Церкви Заграницей, согласно документам, было не очень большим. Так, например, в конце 1935 г. он активно выступал против участия наравне с архиереями в планируемом Всезарубежном Соборе клириков и мирян, однако остался в меньшинстве. Поняв это, владыка Серафим стал добиваться, чтобы собрание с участием мирян было названо не Собором, а съездом, и окончательное решение по всем вопросам принимал бы Собор архиереев, однако и это предложение не нашло поддержки у руководства Русской Православной Церкви Заграницей[1121].