Через несколько месяцев Болгарская Церковь уже, по сути, занимала антигерманскую позицию. В аналитической записке от 31 марта 1944 г. референт германского МИД Колреп писал, что она после выборов Московского Патриарха полностью изменила свой прежний антибольшевистский курс церковной политики и сейчас в ней господствуют просергианские и таким образом – пробольшевистские настроения. Митрополит Врачанский Паисий во время встречи в ноябре 1943 г. с настоятелем монастыря прп. Иова архимандритом Серафимом в резких словах осудил резолюцию Венской конференции архиереев РПЦЗ о непризнании выборов Патриарха Сергия и их, по его мнению, «германофильскую позицию». В этом владыка Паисий нашел одобрение у других болгарских архиереев. Колреп сообщал также, что советский посол А. Лаврищев посетил в Бачковском монастыре митрополита Пловдивского Кирилла и в продолжительной беседе с ним особенно интересовался возможностью признания выборов Московского Патриарха со стороны Болгарской Церкви. Владыка заверил посла, что оно последует, и другие архиереи выразили согласие с такой позицией. Лаврищев просил также помочь в возвращении и ремонте используемой болгарами русской церкви в Софии. Митрополит Кирилл согласился это сделать в случае, если советское правительство пришлет в Софию священника[843]. Из других источников известно, что только митрополит Филарет выступал против признания Патриарха Сергия Синодом Болгарской Церкви (в годы войны этот владыка неоднократно выступал по радио с антисоветскими заявлениями)[844].
Нацисты всячески пытались изменить неблагоприятную для них ситуацию. Когда 9 октября 1943 г. в Берлине получили сообщение из немецкого посольства в Болгарии, что ему не удается организовать осуждение избрания митрополита Сергия Московским Патриархом, было решено выслать в Софию для пропагандистского воздействия резолюции и воззвания некоторых русских архиереев, не признавших избрание владыки Сергия. В течение месяца это было сделано, но особого успеха не принесло. 17 апреля 1944 г. германский МИД также переслал своему послу в Болгарии резолюцию состоявшейся 5 апреля в Риге архиерейской конференции Прибалтийского экзархата Русской Церкви, а 21 апреля – персональное антикоммунистическое письмо митрополиту Неофиту православного экзарха Прибалтики Сергия (Воскресенского), которое посол, согласно его сообщению от 13 июня 1944 г., передал председателю Священного Синода.
В этом, датированном 15 апреля 1944 г., письме, в частности, говорилось: «Признавая себя состоящими в канонической юрисдикции Московского Патриаршего Престола, мы, вместе с тем, отвергаем ту политическую установку, которую большевики насильно ему навязали. В Советском Союзе Православная Церковь жаждет освобождения от большевизма, в котором усматривает своего непримиримого врага. Мы утверждаем это с уверенностью, ибо сами принадлежим к Российской Православной Церкви, знаем ее чаянья и на себе испытали весь ужас большевистского гнета. Призывая к борьбе с большевизмом, мы высказываем то, что Православная Церковь в Советском Союзе хотела бы, но не может высказать. Наш призыв к борьбе с большевизмом есть, вместе с тем, призыв к сотрудничеству со всеми, кто против него борется, невзирая на то, что в других вопросах между нами и ими могут быть глубокие расхождения. Усматривая в большевизме основное и величайшее зло нашего жестокого времени, мы призываем всех противников большевизма забыть на время этой общей борьбы все, что их между собою разделяет. Осмеливаюсь надеяться, что христианская мудрость Вашего Высокопреосвященства одобрит изложенную здесь точку зрения»[845].
Митрополиту Неофиту также было передано письмо к нему Собора епископов автономной Украинской Православной Церкви от 6 апреля 1944 г., в котором отмечалось: «Мы. остаемся в мистической связи с Матерью Церковью Всероссийской в смысле сохранения священных канонов, в вопросах вероучения, нравоучения, таинств и богослужения. В то же время мы не имеем и не желаем иметь никакой связи с ныне существующим Высшим Церковным Управлением в советской стране, находящимся в услужении у безбожной власти; как равно и не признаем нынешнего Московского Патриаршества». Еще одно письмо митрополиту Неофиту пришло от администратора-митрополита автокефальной Украинской Православной Церкви Поликарпа (от 27 апреля 1944 г.), который просил Болгарский Синод взять на себя духовную опеку его паствы, оказавшейся в Болгарии, огласить ей послание администратора и молиться, «чтобы Господь милосердный послал освобождение нашему народу от насилия безбожного врага всего верующего человечества»[846].
Интересно отметить, что Первоиерарх РПЦЗ митрополит Анастасий в письме митрополиту Неофиту от 29 июня 1944 г. предупреждал Болгарский Синод относительно неканоничности автокефальной Украинской Церкви, называя ее «раскольничьей сектой»[847]. Впрочем, уже в феврале 1944 г. протопресвитер Стефан Цанков писал в Варшаву русскому профессору-богослову М.В. Зызыкину, что «дионисиевские и украинские епископы нового посвящения рассеются как дым пред лицом Божиим, ибо это – однодневки»[848].
Пасхальные послания экзарха Сергия и архиереев автономной и автокефальной Украинских Православных Церквей (также резко антисоветские) были переведены на болгарский язык, напечатаны тиражом 5000 экземпляров и распространены среди священнослужителей и в церковных кругах[849]. В частности, в Пасхальном послании Собора епископов автономной Украинской Православной Церкви от 8 апреля 1944 г. отмечалось: «Мы не можем со скорбью не засвидетельствовать перед лицом всего христианского мира, что беззастенчивая советская ложь об изменившемся, якобы, отношении советского правительства к Церкви находит, к сожалению, иногда благоприятную почву в доверчивых сердцах верующих людей, не испытавших на себе советского гнета. Но те, кто перенес ужасы сибирских лагерей и застенков НКВД, поверить этой лжи не могут и никогда не поверят. В заигрывании Сталина с Церковью, мы – Ваши Архипастыри видим только очередной обман с единственною целью использовать религиозность народных масс для защиты коммунистических, интернациональных интересов советской власти»[850]. Планировалось также направить в Софию для антикоммунистической агитации митрополита Анастасия (Грибановского) или эвакуированных с оккупированных территорий СССР православных архиереев, но по ряду причин это не получилось. В конечном итоге все пропагандистские усилия нацистов оказались напрасны.
В своей аналитической записке от 15 июня 1944 г. другой чиновник германского МИД – Круммхюбел отмечал, что «в Болгарии отсутствие церковного главы и конфликт между правительством и Священным Синодом делает положение особенно тяжелым». «Англофил» митрополит Стефан якобы препятствует выборам главы Болгарской Церкви и отстаивает точку зрения, что он как Софийский митрополит автоматически должен возглавлять Церковь, при этом «его склонность к русским очевидна». Хотя немецкое посольство еще писало об остающейся прежней дружественности к немцам митрополита Паисия и значительной части болгарских архиереев, абвер и СД по своим источникам сообщали, что все иерархи, даже митрополит Паисий, истолковывают немецкие трудности в прорусском духе[851]. К середине 1944 г. Болгарская Церковь твердо заняла промосковскую позицию.
Исходя из документов Архива внешней разведки России, к этому времени (не ранее конца 1943 г.) митрополит Стефан стал активно сотрудничать с резидентом советской разведки в Болгарии Д.Г. Федичкиным. Согласно публикации в «Очерках истории советской внешней разведки», «соглашение о сотрудничестве было достигнуто быстро. Митрополит поставил вопрос так: он готов помогать при условии, если советские представители в свою очередь помогут ему сохранить место столичного епископа, а возможно, и занять пост патриарха Болгарской Церкви, которая должна отделиться от Константинопольской Православной Патриархии. Такая помощь ему была обещана. Митрополит Стефан, прекрасно осведомленный о политических интригах болгарской верхушки, начал регулярно информировать Федичкина о враждебных СССР планах и акциях болгарских властей и их немецких союзников»[852].
Связь с митрополитом поддерживалась через священника расположенной рядом с советским посольством русской Никольской церкви (действовавшей в то время в качестве храма Софийского университета), а амвон этой церкви использовался в качестве тайника: «Федичкин спросил митрополита, а не будет ли это святотатством? Он ответил: “Если Бог узнает, что это служит святому делу, Он простит и благословит!” И с тех пор святое Евангелие в амвоне исправно выполняло функции контейнера для передачи секретной информации». Кроме того, Д. Федичкин нередко ездил по своим делам на личной машине митрополита, которую без проверки пропускали все полицейские посты в Софии и окрестностях (за рулем был племянник владыки Стефана, которому он полностью доверял)[853].
Духовные дети и ученики архиепископа Серафима (Соболева) епископ Левкийский Парфений (Стоматов) и архимандрит Мефодий (Жерев) в годы войны поддерживали связи с болгарским антиправительственным подпольем, а другой духовный сын владыки Серафима – архимандрит Пантелеимон (Старицкий) выступал против вступления русских эмигрантов в воевавший в Югославии на стороне немцев Русский охранный корпус[854].
К 1944 г. в стране развернулось довольно активное партизанское движение. Вооруженное сопротивление в Болгарии, в отличие от Югославии и Греции, находилось исключительно под контролем коммунистов (Болгарской рабочей партии – БРП), ориентированных на СССР. И все призывы из Иерусалима претендовавшего на лидерство среди болгарской политической эмиграции главы Национального комитета «Свободная и независимая Болгария» Г.М. Димитрова («Гемето») вовлечь в вооруженную борьбу за свержение прогерманского режима «земледельцев» и другие англофильские круги успеха не имели. Летом 1942 г. был образован Отечественный фронт, но до августа 1944 г. он оставался нелегальной революционной организацией под руководством БРП. Важную роль в деятельности последней играл проживавший в Москве глава Заграничного бюро БРП Георгий Димитров, являвшийся также до роспуска Коминтерна в июне 1943 г. генеральным секретарем его исполкома[855].
Весной 1943 г. под руководством коммунистов началось объединение партизанских отрядов в Народно-освободительную армию. Для борьбы с разгоравшимся сопротивлением в Болгарии были созданы концлагеря, один из которых в 1943–1944 гг. находился в Горно-Воденском монастыре свв. Кирика и Иулитты вблизи Асеновграда. По некоторым сведениям, в Болгарии и на занятой болгарскими войсками территории в результате акций возмездия за действия партизан погибло около 40 тыс. мирных жителей[856]. Коммунисты призывали население бороться за вывод болгарских оккупационных войск из Югославии и вели работу в армии под лозунгами: «Ни одного солдата на Восточный фронт!», «Братание с югославскими партизанами!»[857]. В условиях нараставшего кризиса прежнее правительство Добри Божилова было отправлено в отставку и в середине июня 1944 г. сформировано новое (пост министра иностранных и религиозных дел занял П. Драганов).
Кризисное внутреннее и внешнее положение страны обсуждалось на заседании Священного Синода 21 июня. Архиереи отмечали, что большинство болгарского народа выступает за нейтральную внешнюю политику Болгарии; объявление войны Великобритании и США было «грехом», поэтому особенно важно упрочить добрые отношения с Россией, которая «может нас защитить». В этот же день было решено написать соответствующее письмо новому премьер-министру Болгарии Ивану Багрянову[858].
26 июня Синод обратился к премьер-министру с посланием, которое стало яркой иллюстрацией смысла проведенной Церковью «духовной мобилизации», давшей ей право выступать посредником между народом и государством, быть интерпретатором народной воли и моральным гарантом национальных интересов. Послание состояло из двух частей, в которых анализировалось внешнее и внутреннее положение страны. В области внешней политики Синод считал, что в период столкновения великих держав для Болгарии самой правильной позицией был бы нейтралитет. При этом отмечалось, что болгары хранят к русскому народу исконные чувства национальной и религиозной близости, а также благодарности за великое дело освобождения в 1878 г. Синод обращал внимание на необходимость особенно стремиться избежать ухудшения отношений с Россией, насколько это зависит от болгарского правительства.
В области внутренней политики предлагалось осуществить следующую программу: 1. Пресечение всякой чуждой политики, идеологии, культурной и религиозной пропаганды. 2. Скорейшее принятие мер против коррупции. 3. Установление близости между народом и государственной властью посредством «положительных законодательных и управленческих изменений» и «привлечения в администрацию и в правительство лиц, пользующихся общественным доверием и имеющих несомненную связь с широкими народными слоями». 4. Принятие необходимых мер для обеспечения «патриотичной и честной администрации». 5. Прекращение административного и полицейского своеволия, в частности, наложение наказаний на «врагов государства» и их косвенных пособников лишь после расследования и доказательства их вины законным судом, а также освобождение от репрессий членов семей «нелегалов» (то есть партизан)[859].
Выпуск послания являлся очень смелым политическим шагом, так как содержание этого документа находилось в вопиющем противоречии не только с официальной внешней и внутренней политикой страны, но и с породившими ее условиями и мотивами. По справедливому замечанию историка С. Елдърова, послание от 26 июня 1944 г. было, «в сущности, крайним производным идеи независимости от государства, существовавшей у духовной элиты Болгарской Православной Церкви»[860].
Примерно в это же время с обращением «к духовенству и верующим болгарского народа» выступил Патриарший Местоблюститель Московского Патриархата митрополит Алексий (Симанский). В нем отмечалось: «Православная Русская Церковь давно уже с глубокой скорбью взирает на то, как единоверные нам болгары в преступном единении с потерявшими всякую совесть и честь немецкими фашистскими злодеями участвуют с ними в мировых бесчинствах, не задумываясь над тем, что за эти преступления горькая участь ожидает весь болгарский народ. Вы пастыри, единоверные нам, призывайте всех верующих ваших к тому, чтобы исполнить долг христианский, долг совести, прекратить греховное следование по бесчестному пути единения с фашистами, и скажите им о тех последствиях, которые неизменно сбудутся, если ваш народ не отойдет от этого гибельного сообщества. По долгу христианскому и по братской связи, связующей славянские народы, мы молимся, чтобы Господь открыл очи ваши и благословил ваш подвиг борьбы с засильем вражеским, держащим вас в нравственном плену. Святая общая Мать наша – Церковь Православная призывает вас к этому подвигу»[861].
Обращение не осталось без внимания, и Болгарский Синод стал пытаться завязать контакты с Московской Патриархией. На своем заседании 4 июля 1944 г. он отмечал, что премьер-министр выразил согласие на запрос о поставке пчелиного воска для свечей из СССР. Члены Синода считали, что это даст возможность установить связь с Русской Церковью, и решили направить правительству запрос о возможности вступления в каноническое общение «двум сестрам Православным Церквам – Русской и Болгарской». В тот же день было решено, в случае получения согласия правительства, уполномочить митрополита Паисия установить контакты с Московской Патриархией[862]. Правда, в то время согласие властей не было получено.
В конце лета 1944 г. правительство Болгарии потребовало вывода германских войск из страны и одновременно вывело свои части из Македонии и Эгейской Фракии. Это привело к ликвидации там болгарского военно-административного и духовного управления. Болгарские архиереи покинули эти области еще в августе, а 6-10 сентября 1944 г. в Болгарию уехали 120 приходских священников и церковных чиновников из Эгейской Фракии и около 40 – из Македонии[863].
26 августа премьер-министр И. Багрянов заявил, что Болгария будет соблюдать полный нейтралитет и разоружать немцев. Однако разоружения фактически не было, в это время в Варне и других крупных городах страны еще находилось 30 тыс. немецких солдат. В результате быстро нараставшего политического кризиса Багрянов был отправлен в отставку, и 2 сентября сформировано новое, уже не профашистское правительство во главе с Константином Муравиевым. 5 сентября СССР объявило войну Болгарии и через три дня (утром 8 сентября) советские войска вступили на ее территорию, болгарские части никакого сопротивления не оказали (их даже не разоружали), а население в основном приветствовало Красную армию.