Уже 13 июля 1945 г. заведующий отделом Балканских стран Народного комиссариата иностранных дел СССР А. Лаврищев сообщил председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпову о притеснениях русских монахов на Афоне со стороны греческих властей и попросил подготовить предложения по вопросу русских афонских монастырей. Однако Карпов 26 июля поставил на письме резолюцию: «Напишите в НКИД, что до установления дипломатических отношений с Грецией Патриарх не может дать никаких предложений по этому вопросу»[195].
Московская Патриархия и советское правительство старались координировать свою «афонскую политику» с другими Православными Церквами и государствами Восточной Европы. Югославское Министерство иностранных дел уже 2 июля 1945 г. послало своему посольству в Афинах запрос о состоянии сербского афонского монастыря Хиландар, и 28 августа получило неутешительный ответ, что братии оставалось лишь 35 человек, в основном старых и больных. В это же время заместитель Сербского Патриарха митрополит Скопленский Иосиф (Цвийович), ввиду планировавшейся после капитуляции Японии и полного окончания Второй мировой войны итоговой мирной конференции, поручил составить реферат об историческом и юридическо-политическом значении Святой Горы. Первый вариант реферата под названием «Защита Святой Горы Афон» составил профессор богословского университета Белградского университета протоиерей Стеван Димитриевич, а второй вариант с названием «Международное положение Афона» – русский эмигрант, профессор Белградского университета Сергей Викторович Троицкий. 22 июля 1945 г. благочинный русских приходов в Югославии протоиерей Иоанн Сокаль переслал копию реферата С.В. Троицкого Святейшему Патриарху Алексию I[196].
Реферат был получен в Москве 26 сентября и вызвал большой интерес. С.В. Троицкий писал в нем о большом значении Афона, резком сокращении численности славянских монахов и необходимости помешать греческим властям вытеснить славян с Афона и «возвратить Святой Горе ее великое историческое значение духовного центра православия и символа единства Греко-славянского мира». Профессор отмечал, что греческий министр Папа-Анастасиу даже составил проект полной секуляризации Афона и превращения его в коммерчески выгодный курорт с игорными заведениями, и лишь противодействие Вселенского Патриарха и афонитов при поддержке части греческих политиков помещали реализации этого плана. В связи с этим С.В. Троицкий предлагал поставить вопрос, не следует ли теперь осуществить Лондонский проект 1912 г. о провозглашении Афона особой монашеской республикой под общим протекторатом православных государств или предоставить Святой Горе экстерриториальный статус в пределах Греции, подобный статусу Ватикана?[197]
Как раз накануне получения реферата сотрудник Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии Г. Разумовский 26 сентября передал председателю отдела митрополиту Крутицкому и Коломенскому Николаю (Ярушевичу) написанную им «Краткую справку об афонских монастырях», в которой предлагал ряд практических шагов: «1. Наша Русская Православная Церковь должна настаивать на возврате принадлежавших ей трех монастырей и скитов в целях восстановления своего русского православного форпоста в преддверии выхода на Средиземное море» и т. д. На следующий день, прочитав реферат С.В. Троицкого, Г. Разумовский подал владыке Николаю новую записку с обширными цитатами из присланного документа, выразив при этом несогласие с некоторыми предложениями его автора. В частности он был против предоставления Святой Горе экстерриториального статуса и предлагал на предстоящей мирной конференции лишь «поставить вопрос об открытии полного доступа на Афон и об освобождении его от духовной эллинской диктатуры». 17 мая 1946 г. Г. Разумовский подал владыке Николаю еще одну подобную записку[198].
В октябре 1945 г. сербский епископ Мукачевско-Пряшевский Владимир (Раич) отвез рефераты о. Стевана Димитриевича и С.В. Троицкого в Москву и высказал Святейшему Патриарху Алексию I просьбу вынести вопрос Афона на предстоящую мирную конференцию (которая так и не состоялась). Патриарх обещал епископу заняться проблемой Афона. Подобное обещание владыка Владимир получил и от председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова, который сказал, что желания Сербской Церкви соответствуют чаяниям Московской Патриархии, и об этой проблеме он уже разговаривал в Министерстве иностранных дел СССР[199].
На насельников болгарского монастыря Зограф уже вскоре после окончания Второй мировой войны обрушились репрессии. В 1945 г. Салоникский трибунал обвинил семь зографских монахов, в том числе игумена, в пособничестве немецким оккупантам, хотя их вина состояла лишь в том, что они в годы войны ездили в Болгарию для закупки и доставки на Афон продовольствия. Один монах умер в ходе следствия, а остальные шесть были приговорены к различным срокам заключения – от двух до пяти лет[200]. Подобные же репрессии готовились и против некоторых насельников Руссика, в том числе монаха Василия (Кривошеина), – против них было начато следствие. Однако в 1945 г. по настоянию бывшего Предстоятеля Элладской Православной Церкви (в 1938–1941 гг.) митрополита Хрисанфа (Филиппидиса), покровительствовавшего русским эмигрантам, подготовка этого процесса была прекращена[201].
Между тем, эпитроп монастыря о. Василий (Кривошеин), находясь временно в Афинах, по поручению игумена и братии Руссика 14/27 марта 1946 г., не дождавшихся ответа на свое письмо 1945 г., передал по дипломатическим каналам еще одно письмо Святейшему Патриарху Алексию I, отметив, что «об отправке его по почте обычным путем не может быть, конечно, и речи, ибо мы живем в атмосфере антирусского террора». Отец Василий писал о желательности постановки афонского вопроса на предстоящей мирной конференции, так как основным чертам святогорского строя – автономии и его международному правовому характеру – грозит серьезная опасность, поскольку греческое правительство стремится к полной эллинизации Афона и «утесняет» национальные меньшинства. Братия Руссика считала необходимым и приезд в монастырь делегации Московского Патриархата для изучения ситуации под видом паломничества, при этом о. Василий отмечал: «Просим также Ваше Святейшество нигде не говорить, что наш монастырь сам просил о приезде делегации, иначе нам могут грозить репрессии (все должно произойти как бы помимо нас). Наши отношения с Московской Патриархией мы держим в тайне от греческих властей». Кроме того, братия хотела обсудить вопрос о восстановлении подворий Руссика в Москве, Одессе и т. д. В заключение монах от имени игумена и всей братии поздравлял Патриарха с наступающей Пасхой[202].
Прочитав письмо, Святейший Патриарх Алексий поставил резолюцию: «Преосвященному Митрополиту Николаю. Что можно по сему сделать?» Председатель Отдела внешних церковных сношений передал документ для рассмотрения Г. Разумовскому, который, в свою очередь, написал резолюцию: «Передано для составления заключения профессору-протоиерею Вениамину Платонову (по территориальному признаку сферу его компетенции»[203].
В конце марта 1946 г. на Афон через США был привезен портрет Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I для русских святогорских обителей. Вскоре сотруднику Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии протоиерею Вениамину Платонову поручили составить записку о положении монастырей Святой Горы. В апреле он представил первую краткую «Записку по делу Старого Афона», в которой предлагал «морально-вещественно» поддержать русских святогорцев и с этой целью объявить сбор по всем русским храмам, а также послать делегацию Московского Патриархата на Афон. Через несколько дней о. Вениамин написал новый документ «К записке по делу Старого Афона (дополнение)», отметив в нем: «На основании последних данных, поступивших в Патриархию, настроение афонских иноков интересно в том отношении, что, будучи в большинстве своем вне политики, они не поддались доходившим до них обрывкам пропаганды против Советского Союза, шедшим со стороны этих кругов, и не прониклись симпатией к “крестовому походу” Гитлера против Советского Союза в 1941–1945 гг. Наоборот, героическая борьба Советского Союза против немецких захватчиков, немецких зверств в оккупированных областях и, наконец, восстановление Патриаршества в Москве коренным образом изменило отношение значительной части монахов к Советской власти: для них стало ясным, что Советский Союз проводит политику защиты традиционных интересов Родины в мире и, в частности, на Балканах и на Ближнем Востоке… Стоит отметить общую сознательность и солидарность монахов Пантелеимонова монастыря, которые решили ответить молчанием на новое предложение Болгарии о предоставлении продовольствия и не подводить своего представителя»[204].
В своем отзыве на эти документы Г. Разумовский 17 мая написал митрополиту Николаю (Ярушевичу), что на основании будущего более обстоятельного доклада о. Вениамина Платонова необходимо просить правительство о включении обсуждения вопроса Афона в повестку работы предстоящей мирной конференции. В начале лета 1946 г. обширная аналитическая записка «К вопросу об Афоне» с подробной исторической справкой была готова, и 28 июня Святейший Патриарх Алексий I переслал ее Г.Г. Карпову. В заключение этой работы о. Вениамин писал, что «протянуть руку помощи насельникам Афона может и должно только исключительно славянское государство – СССР»[205].
В свою очередь, 27 апреля 1946 г. заместитель заведующего отделом Балканских стран Министерства иностранных дел СССР А. Власов направил Г.Г. Карпову письмо с приложением двух писем и меморандума представителей русского монашества Святой Горы, адресованных Святейшему Патриарху Алексию I. Власов просил ознакомиться с этими материалами и сообщить Министерству отношение к ним Совета по делам Русской Православной Церкви иПатриарха.
На соответствующий запрос Г.Г. Карпова Святейший Патриарх Алексий I 9 августа написал свой «отзыв по делу об Афонских иноках», в котором предложил целый ряд практических мер по улучшению положения русских святогорцев: «По деятельному сочувствию ко всем обездоленным и труждающимся во всем мире; по обязанности ко всему славянскому как родному по крови; наконец, по долгу пред ущемляемыми со стороны греков своими сородичами – русскими – Советскому Правительству, а также и Русской Церкви естественно и необходимо выступить в защиту национальных меньшинств Афона. Общее положение на Афоне таково, что усиление фашистских и реакционных элементов в Греции, поддерживаемых британским империализмом, грозит повлиять самым неблагоприятным образом на судьбу русских монастырей Афона. Лучшим выходом нужно считать возврат к русскому предложению 1913 года об объявлении Афона независимой и нейтральной монашеской автономной областью, находящейся под покровительством и гарантией государства с православным населением, вследствие чего Афон перестал бы быть составной частью, хотя бы и автономной, но одного греческого государства. Подданство их было бы “Афонским” или “Святогорским”, а губернатор назначался бы гарантами. Приезд на Афон и принятие монашества на нем свободны для всех православных христиан. Это первый вариант.
Второй заключается в постановке вопроса не о выделении Афона из состава греческой территории, а лишь об его экстерриториальности, подобной той, которую имел Ватикан в Италии до Латеранского договора, по закону о гарантиях от 13 мая 1871 г. При этом гарантия свободного доступа представителям всех православных национальностей для принятия монашества, а также и для вручения сборов предполагается. Но пока это дело защиты будет проведено и получатся соответствующие результаты, необходима морально-вещественная поддержка страждущих, продолжительное время оторванных от Матери-Церкви единокровных иноков. Прежде всего, сама Патриархия должна выступить в качестве доброго примера братской любви к труждающимся и обремененным славянам-инокам Св[ятой] Горы и сделать пожертвование в их пользу деньгами и вещами. Затем Русской Церкви следовало бы обратиться с особым посланием к духовенству и мирянам, посланием, посвященным восстановлению молитвенно-благотворительных отношений Русской Церкви и русских людей с Афоном ввиду наступившего мира после тяжелой войны.
В этом послании мы должны отметить историческое значение преклонения перед молитвами святогорцев и верующим предложить посылать просьбы на Афон молиться за них и их родных и не скупиться помочь святогорцам от своих щедрот. В послании объявить время первого сбора по храмам и от отдельных лиц. Этот сбор деньгами и вещами может периодически повторяться в особо назначенные дни. Когда сбор будет доставлен в Патриархию (лучше всего непосредственно от церквей на другой день сбора), мы приобретем объективное основание для составления нового послания к инокам Афона с преподанием им благословения от Матери-Церкви, хотя бы через Вселенского Патриарха Константинопольского. Пожертвования деньгами и вещами желательно направить через особую комиссию.
Передавая привет с Родины и оделяя подарками, представители комиссии постараются изучить жизненную обстановку иноков и сделать выводы, в чем русские иноки нуждаются. В то же время, поскольку предполагается поездка делегации от Патриархии в Св[ятую] Землю, желателен заезд делегации, по дороге, на Афон и участие по-прежнему в церковном служении в том или ином из афонских монастырей, особенно русских. Полагаю, что возобновление традиционной русской политики покровительства русскому Афону может коренным образом укрепить положение последнего, укрепляя тем самым влияние Советского Союза среди православных народов Балкан и Ближнего Востока. Только Советский Союз может помешать греческим шовинистам наложить свои руки на русские монастыри»[206].
17 августа 1946 г. Г.Г. Карпов направил это письмо Патриарха Алексия в Министерство иностранных дел. Совет по делам Русской Православной Церкви считал мнение Первосвятителя правильным и просил Министерство сообщить, что может быть предпринято со стороны Московской Патриархии[207].
Тем временем Святейший Патриарх Алексий I получил от проживавшего в Париже брата монаха Василия (Кривошеина) Игоря Александровича Кривошеина доклад «Положение русских монастырей Афона в связи с политическими событиями в Греции». В тот период И.А. Кривошеин, хотя и служил в годы гражданской войны в Белой армии, был настроен просоветски. Во время нацистской оккупации Франции он активно участвовал в движении Сопротивления, дважды подвергался арестам гестапо и до весны 1945 г. находился в немецком концлагере Бухенвальд. В своем докладе Игорь Александрович писал, что враждебное отношении руководящих кругов Греции к русскому Афону проявлялось всегда, но особенно усилилось в последнее время, в заключении отмечал: «Не подлежит сомнению, что возобновление традиционной русской политики покровительства русскому Афону сможет коренным образом укрепить положение последнего, укрепляя тем самым престиж Советского Союза среди православных народов Балкан и Ближнего Востока. Только Советский Союз может помешать греческим шовинистам наложить свои руки на русские монастыри… Афон должен оставаться центром сближения всех православных народов под номинальной юрисдикцией Константинопольского Патриарха, но при этом почетное место должно быть предоставлено русскому элементу как наиболее многочисленному и пользующемуся поддержкой Советского Союза, и о желательности установления тесной связи между Московской Патриархией и русским Афоном путем присылки информации о церковной жизни в Советском Союзе, чтобы противодействовать пропаганде бывшего Карловацкого Синода и антисоветских кругов Америки»[208].
И.А. Кривошеин также написал, что его брату – монаху Василию – в 1946 г. из-за столкновений с представителями греческих монастырей пришлось выйти из состава Кинота, но он был назначен «грамматиком» (секретарем по внешним сношениям) Свято-Пантелеимоновского монастыря, а представителем этой обители в Киноте (антипросопом) стал разделявший взгляды о. Василия монах Давид (Цубер)[209].
Прочитав доклад И.А. Кривошеина, Святейший Патриарх Алексий I 21 августа направил еще одно письмо Г.Г. Карпову, в котором вновь отмечал тяжелое положение русских иноков на Афоне: «…не решаясь обвинить монаха Кривошеина в просоветской деятельности, опасаясь вызвать недовольство Советского Союза, греческие реакционеры возбудили против него дело в “проболгарской” деятельности за то, что он во время страшного голода в Греции в 1942 г. спас Афон от голодной смерти благодаря получению продовольствия из Софии. Дело это пока отложено на неопределенное время, но всегда может быть возобновлено, поскольку сношение с Болгарией считается у греков особенно враждебным актом. Во всяком случае, стоит отметить общую сознательность и солидарность монахов Пантелеймонова монастыря, которые решили ответить молчанием на новое предложение Болгарии о предоставлении продовольствия и не подводить своего представителя. На основании всего изложенного ясно, что охарактеризованное настроение русских монахов должно вызвать еще большее сочувствие Родины к ним и намерение правительства Советского Союза поддержать их права, религиозных тружеников, на мирной конференции, против ущемления их законных интересов со стороны греческих шовинистов»[210].
23 августа Г.Г. Карпов отправил в Министерство иностранных дел копии доклада И.А. Кривошеина и письма Патриарха. В ответном письме Министерства от 25 ноября 1946 г. выражалось принципиальное согласие на установление связей Московской Патриархии с русскими монастырями на Афоне (но, к сожалению, предлагаемое Первосвятителем послание к верующим Русской Православной Церкви и сбор пожертвований для святогорцев советские власти не разрешили)[211].