Из всех негреческих обителей Афона наиболее печально сложилась судьба русских. Уже в 1945 г. на Святой Горе оставалось лишь 510, а в 1946 г. 472 русских инока. Большинство из них были ветхими старцами, остро нуждавшимися в поддержке и помощи русской церковной общественности. В дальнейшем греческие власти длительное время не пускали на Святую Гору новых русских монахов с «явной тенденцией завладеть всеми русскими обителями, со всеми их духовными сокровищами» (только в Свято-Пантелеимоновском монастыре хранилось несколько десятков тысяч старинных книг и около 50 ковчегов с мощами святых)[233].
Тема катастрофического сокращения численности русской общины Афона стала основной в общении иеромонаха Василия (Кривошеина) и председателя Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича) в 1951–1957 гг., будущий владыка стремился донести до руководства Московского Патриархата правду о положении русского монашества на Святой Горе и поделиться с ним мыслями о том, как способствовать исправлению ситуации. Так, 7 августа 1951 г. он получил письмо от митрополита Николая, где тот живо интересовался «жизнью наших русских братьев на Афоне и положением там этого дела в наши дни». В ответном письме от 24 августа о. Василий описал ситуацию и предложил ряд мер. Они сводились к тому, что «нужно начинать не какую бы то ни было борьбу за пересмотр афонских законов, а добиваться только одного, единственно существенного в данное время – допущения русских монахов на Афон, иначе русское монашество там вымрет»[234]. Об этом же говорилось и в других письмах иеромонаха.
В 1950-е гг. священноначалие Московского Патриархата неоднократно обращалось к Константинопольским Патриархам, Афинским архиепископам и греческому правительству в связи с бедственным положением русских и других негреческих насельников Афона. При этом оно старалось объединить усилия других заинтересованных в решении этого вопроса Поместных Церквей. Так, в июле 1951 г. вопрос о положении в Элладской Церкви – об афонских монахах и борьбе со старостильниками – обсуждался на встрече в Москве Предстоятелей Русской, Антиохийской, Румынской, Болгарской и Грузинской Православных Церквей[235].
В письме Румынскому Патриарху Юстиниану от 15 августа 1952 г. Патриарх Московский и всея Руси Алексий предложил провести в Бухаресте специальное совещание представителей Поместных Православных Церквей по вопросу положения негреческого монашества на Афоне[236]. 29 августа 1952 г. Патриарх Алексий отправил председателю Священного Синода Болгарской Церкви митрополиту Пловдивскому Кириллу (Маркову, будущему Болгарскому Патриарху) письмо относительно защиты прав православных монахов негреческой национальности на Афоне. В ноябре 1952 г. Совет по делам Русской Православной Церкви рекомендовал Святейшему Патриарху Алексию еще раз запросить у митрополита Кирилла, «что делается к защите прав монахов Болгарской Церкви на Афоне?»[237]
В связи с особой актуальностью афонской тематики, в начале сентября 1952 г. Отдел внешних церковных сношений Московской Патриархии, по благословению Святейшего Патриарха Алексия I, попросил митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова) «о постановке перед Советом Академии вопроса о поручении профессорам и преподавателям церковной истории, церковного права, патрологии изготовления статей для помещения в “Журнал Московской Патриархии” исторического, канонического, патрологического характера о русском и грузинском иночестве на св. Горе Афон: о монастыре св. вмч. Пантелеимона и других русских и грузинских церковных владениях, о духовном подвиге русского и грузинского монашества, о древних церковных памятниках русской и грузинской культуры, о ценнейших памятниках древней письменности, иконописи и предметах церковного обихода, хранящихся в стенах русских и грузинских обителей, о попрании греческим правительством и Константинопольской Патриархией исконных бесспорных прав Русской и Грузинской Церквей и обличение этой акции»[238].
При этом Отдел внешних церковных сношений подчеркивал, что «важность Афонского вопроса требует незамедлительной напряженной работы над предложениями членов ученой корпорации Академии». 6 сентября Совет Ленинградской духовной академии постановил поручить это задание преподавателям, и уже вскоре появились конкретные результаты, в частности, иеромонах Леонид (Поляков, в дальнейшем митрополит Рижский и Латвийский) написал обширную работу «Очерки по истории Афонского и русского монашества в XI–XVIII вв.»[239] (позднее, в 1964 г., уже в сане архиепископа, владыка Леонид защитил диссертацию на соискание степени доктора церковной истории «Афон в истории русского монашества XI–XVIII вв. (духовнонравственные связи)»).
В начале 1953 г. владыка Кирилл (Марков) обсудил афонский вопрос с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем) в Вене и Румынским Патриархом Юстинианом в Бухаресте. Во время этих встреч была достигнута договоренность о созыве в Бухаресте совещания для разработки совместных мероприятий по защите прав монахов негреческой национальности на Афоне. Вернувшийся в мае 1953 г. из поездки в Софию, предпринятой для участия в интронизации Святейшего Патриарха Кирилла, митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий сообщил Г.Г. Карпову, что Патриархи Кирилл и Юстиниан «ждут сигнала от Московской патриархии и готовы принять участие в обсуждении» положения на Афоне[240]. Однако запланированное в Бухаресте совещание так и не состоялось.
7 марта 1953 г. Святейший Патриарх Алексий I в послании Константинопольскому Патриарху Афинагору (Спиру) снова напомнил о современном тяжелом положении русского монашества на Святой Горе, более чем три десятилетия лишенного общения со своей родной Церковью и повседневно терпящего всевозможные притеснения и ограничения. В этом обращении говорилось: «Некогда дружная семья подвижников, выходцев из всех стран, вот уже несколько последних десятилетий раздирается борьбой греков, добивающихся для себя исключительного господства на Святой Горе, с монахами иноземными, желающими пользоваться правами, равными с греками… Справедливо ли, что Русская Православная Церковь, в свое время внесшая немалую лепту в развитие и процветание православного монашества Святой Горы, без различия национальности и церковной принадлежности, ныне не имеет возможности осуществлять обычную связь со своими монастырскими учреждениями на Афоне, не имеет возможности пополнить молодыми иноками славные ряды русских ревнителей духа в Уделе Пресвятыя Богородицы, не имеет возможности более почерпать из величайшего собрания духовных сокровищ Афона?.. Настоящее бесправное положение русских иноков на Афоне дальше нестерпимо. Все Православные Церкви должны возвысить свой голос в защиту прав русских иноков на Афоне. Необходимо безотлагательно принять меры к восстановлению положения русского афонского монашества на свободное проживание и въезд на Святую Гору, на возвращение изъятого имущества Пантелеймоновой обители, на установление канонических отношений русских монастырских владений с Русской Православной Церковью. Одним из организованных мероприятий можно было бы предложить созыв межправославной конференции, на которой обсудить возможность восстановления русских владений на Афоне, свободное поселение новых русских иноков и защиту прав русских монахов наравне с насельниками других национальностей»[241].
Прежде решения общего вопроса о возрождении восточного монашества, обозначенного в программе возможного Просинода, Святейший Патриарх Алексий I предложил незамедлительно урегулировать конкретную афонскую проблему между Константинопольским престолом и Русской Православной Церковью и обеспечить «нормальные» связи между Московским Патриархатом и русскими обителями на Афоне.
Весной 1953 г. Святейший Патриарх Алексий I также обратился с письмом к правительству Греции с выражением надежды на благоприятное разрешение вопроса о восстановлении в правах проживавших на Афоне русских монахов. В этом письме отмечалось, что утвержденный в 1926 г. греческим правительством афонский устав («Новый канонизм») «стоит в полном противоречии как с традициями Святой Горы, так и с международным правом, а равно и с Конституцией самой Греции». Патриарх призывал устранить препятствия для восстановления канонических отношений русских монастырских владений с Русской Православной Церковью, а также ограничения для въезда и поселения на Афоне русских, желающих вступить в братию монастырей, и для посещения Святой Горы русскими учеными[242].
Однако ни от Константинопольской Патриархии, ни от греческого правительства официальных ответов не последовало. Во второй половине 1953 г. профессор Московской духовной академии Н.П. Доктусов по поручению Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии написал два обширных исторических труда «Проект Меморандума о Святой Горе Афон», а затем и «Меморандум Святой Горы Афон», куда включил оба упомянутых послания Святейшего Патриарха Алексия I 1953 г. В первом из своих трудов профессор предлагал сделать Православную Церковь на Афоне автокефальной, взяв за образец Синайский монастырь св. Екатерины, для чего, по его мнению, следовало игумена Великой Лавры св. Афанасия возвести в сан архиепископа[243].
Настойчивость выступлений в защиту русских святогорцев побудила греческую сторону к ужесточению позиции. В начале 1950-х гг. Московская Патриархия, в сотрудничестве с Министерством иностранных дел СССР, предложила свое покровительство русскому Афону, однако подобное предложение было отвергнуто греками. После этого иерархи Московского Патриархата стали проводить радикальную политику, требуя у Константинопольского Патриарха переведение русских обителей в свою юрисдикцию.
7 сентября 1954 г. Свято-Пантелеимоновский монастырь смог посетить посол СССР в Греции Михаил Сергеев в сопровождении трех сотрудников посольства. Греческое Министерство иностранных дел дало понять, что его приезд на Афон нежелателен, но посол все-таки поехал, заручившись лишь разрешением местных властей в Салониках. Согласно утверждению греческого историка Н. Милонакоса, М. Сергеев «предлагал признать Патриарха Алексия I», обещая монахам значительную материальную поддержку. Он был очень сдержанно принят игуменом Иустином, а братия «была шокирована» тем, что, «войдя в алтарь», посол «даже не перекрестился»[244]. В гостевой книге обители М. Сергеев записал: «Выражаю признательность игумену монастыря архимандриту Иустину и всей монашеской братии за любезный прием, оказанный мне и сотрудникам посольства»[245].
В заслушанном на Соборе старцев 1/14 сентября докладе иеромонаха Виссариона о его разговоре с М. Сергеевым говорилось, что посол так изложил цель своего приезда: «Желает ли наш монастырь завязать хорошие отношения с Московской Патриархией?». На эти слова последовал ответ, «что так как этот вопрос серьезен и касается общего и каждого лично, то он требует общего обсуждения, и поэтому сразу ответить не можем». Заслушав доклад, Собор старцев решил обсудить ситуацию с другими русскими обителями Святой Горы и выяснить их позицию, «дабы потом последовал согласный ответ от всего русского Афона». Посол, в свою очередь, обещал еще раз приехать в Свято-Пантелеимоновский монастырь[246].
По данным Н. Милонакоса, русские монахи будто бы отклонили предложение М. Сергеева[247], на Афон же посол больше не приехал. 6 октября Собор старцев обители заслушал письмо Священного Кинота с жесткой оценкой приезда советского посла и запросом о причинах поездки. В протоколе данного заседания было отмечено: «Это письмо Собор наш рассматривает как придирку к монастырю и жалеет за такой поступок Кинота. Решено ответить соответственно с выговором»[248].
Приезд советского посла вызвал резко негативную реакцию со стороны некоторых кругов русской эмиграции. Так, известный американский адвокат, член Митрополичьего совета Американской православной митрополии Иван Михайлович Цап опубликовал в газете «Филадельфия Инквайрер» статью, в которой обращался к правительству США с призывом употребить свое влияние, чтобы помешать посягательствам СССР на Свято-Пантелеимонов-ский монастырь. В эмигрантской газете «Русская жизнь» появилась статья «СССР намерен захватить Афон» и т. д.[249]
Со временем позиция Московской Патриархии смягчилась. Согласно воспоминаниям владыки Василия (Кривошеина), еще в июле 1955 г. в Лондоне митрополит Питирим (Свиридов) говорил ему: «Афонский вопрос обсуждался… в Синоде, и было постановлено требовать подчинения афонских русских обителей нашей юрисдикции». На замечания о невозможности этого последовало безапелляционное: «Мы так постановили»[250].
Во время своего первого посещения СССР в августе 1956 г. иеромонах Василий во встрече с митрополитом Николаем (Ярушевичем) высказал точку зрения, что в основе всей политики Московской Патриархии должна лежать просьба к греческому правительству допустить хотя бы десять монахов на Афон. При этом нужно было действовать в рамках законов, непосредственно через Вселенскую Патриархию. Ошибочно было бы возбуждать вопрос о пересмотре афонского положения или оспаривать юрисдикцию Константинопольского Патриарха – это «вооружило бы греков» и дало бы повод греческому правительству отказать в праве приезда[251].
12 марта 1957 г. Московская Патриархия обратилась в Министерство иностранных дел Греции, через греческого посла в Москве, с просьбой дать разрешение на приезд и вступление на Афоне в братство монастыря святого великомученика Пантелеимона для десяти человек. Одновременно было отправлено письмо Константинопольскому Патриарху как духовному возглавителю Святой Горы, в котором Московская Патриархия извещала о своем обращении к греческому министерству и просила Святейшего Патриарха Афинагора дать свое согласие. Ответа не последовало.
В следующем году, 5 марта 1958 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий вновь обратился к Константинопольскому Патриарху с посланием от лица Русской Церкви, в котором подчеркивалось великое значение Святой Горы для внутренней жизни верующего русского народа. В послании снова делался запрос о согласии Константинопольского Патриарха на поселение в Свято-Пантелеимоновском монастыре 10 братий. И достаточно мягкая тональность этих обращений, и цифра в 10 человек, по всей видимости, были заимствованы из предложения о. Василия (Кривошеина).