Жонглера Курочкина он нашел через справочное. Двадцать пять копеек, полчаса – и адрес жонглера Курочкина Алексея Викторовича у него в руках. Нет, в Последнем переулке он давно не проживал. А проживал, вернее, был прописан, на улице Бутлерова в доме номер 15.
Бабушке он ничего не сказал. Поехал сам в пятницу вечером, когда, как правило, все уже дома. Забыл, что Курочкин артист и у него могло быть выступление.
Дверь открыла плотная, широкоплечая женщина в халате и с бигуди на голове. Женщина хрустела яблоком.
– Кого тебе? – спросила она. – Алексея Викторовича? А зачем, кто он тебе?
Журавлев наврал, что он сын его друга, приехал из Когалыма (почему Когалым, черт его знает!), зашел передать письмо, ну и привет.
– Давай письмо, – вытерев руки о халат, сказала женщина.
– Из рук в руки, – помотал головой Журавлев. – Так было велено.
Усмехнувшись, она кивнула:
– Ну тогда жди на улице! Через пару часов заявится. Он во втором отделении работает, в самом конце.
Поблагодарив, Журавлев пошел вниз по лестнице. За спиной хлопнула дверь. А если бы это все было правдой – что он сын друга из Когалыма? Не предложить зайти, обождать, выпить чаю? И некрасивая какая – здоровенная, как борец. Лицо плоское, невыразительное. Губы узкие, злые. Несвежий халат и сношенные потертые тапки. И на нее он променял маму?
Ждать папашу расхотелось, видеть тем более. История с жонглером Курочкиным была закрыта. Только однажды, проходя мимо цирка, остановился, чтобы рассмотреть афиши. Одна фотография подходила – высокий, худой, седоватый мужчина в расшитом блестками костюме подбрасывает кегли. Афиша была старая, блеклая, выгоревшая на солнце. Лицо жонглера почти не проглядывалось. Так, общий вид. Общий вид был ничего. Вполне возможно, лет шестнадцать назад жонглер Курочкин был красив и обаятелен. А все остальное… Да черт с ним! Не было его в журавлевской жизни и не надо.
У него есть бабуля.
Бабуля умерла через четыре года после мамы, и Журавлев остался один – богатый жених с трехкомнатной квартирой. Свободный от обязательств и совершенно несчастный – никого у него не было. Никого. На всем белом свете.
Все утро Тамара нервничала: что надеть, как причесаться, что вдеть в уши и что нацепить на пальцы, уместен ли огромный, дутый браслет красного золота или уже не по возрасту? А толстенная золотая цепочка?
Журавлев возражал:
– Безвкусица, Там! Извини, если расстроил. Ну правда колхоз.
Обиженная Тамрико ворчала:
– Ну да, вы ж у нас городские, столичные! Как же! Колхоз! Да что ты понимаешь в ювелирных изделиях!
– Ничего не понимаю. Но ты же спрашиваешь совета.
Поругались они в то утро раз пять. Ей-богу, как малые дети. Тамара то дулась, то смеялась, то обвиняла его в непонимании, но в итоге со всем соглашалась. И вместо «нарядного» и «самого лучшего» платья из золотого люрекса, колючего, стоящего как кол, была надета белая блузка с кружевом и темно-синяя юбка плиссе.
ebooksa