Дымили два огромных мангала, которыми лихо управляли молодые мужчины в белых поварских куртках. Столы, покрытые белыми же скатертями, были уставлены угощениями.
У Журавлева потекли слюнки – еще бы! В огромных тазах горы жареных цыплят и шашлыки, только что снятые с мангалов. Огромные хачапури и лаваши, свежие овощи, сыры, баклажаны с орехами. Да уж, голодным с такой свадьбы не уйти, это правда.
Чередуясь с едой, стояли высокие глиняные бутыли с вином и прозрачные с чачей.
За главным столом сидели мужчины. Женщины, как понял Журавлев, усаживались за второстепенный, стоящий чуть поодаль, ближе к забору.
Люди вставали и говорили тосты, длинные, бесконечные, тогда музыку чуть приглушали.
Журавлева усадили на свободное место в конце стола и тут же принялись угощать, подкладывать в тарелку и наливать спиртное.
Он вспомнил Тамин наказ: «Не отказывайся, отказываться нельзя, просто подноси ко рту, а потом можешь тихонько, не дай бог, кто заметит, вылить под стол!» «Манипуляции, однако», – усмехнулся Журавлев, но последовал совету.
Вдруг музыка оборвалась, и все обернулись. Из дома вышли молодые. Жених, низкорослый и кривоногий, лысоватый, пузатый и красномордый, с мелкими, наглыми, свинячьими глазками, со сверкающими золотыми коронками и крупным перстнем на пухлой руке, в белой шелковой, распахнутой на брюхе рубахе, нагло ухмыляясь, держал за руку суженую.
И тут у Журавлева перехватило дыхание.
Как же она была хороша! Ему довелось видеть немало красивых женщин. Но здесь… Он растерялся. Обомлел. Застыл, как жена Лота. Ее красота обескураживала, парализовывала, смущала и тревожила. Среднего роста, с узкой, как у кувшина, талией, длинной, беззащитной шеей, высокой грудью, утянутой в белые кружева. Но лицо! Таких лиц он не видел. Высокие скулы, аккуратный, нежный, чуть заостренный подбородок, тонкий и ровный нос, длинные, черные, словно нарисованные, брови. Яркий и сочный небольшой рот, губы, похожие на ягоды крупной малины. Но самое главное – глаза: огромные, черные, как южная ночь, удлиненные, с тяжелыми длинными веками, с пушистыми, густющими ресницами, тень от которых лежала на бледных щеках. Печальные, грустные, полные тревоги и страха.
Темные, с медным отливом волосы были собраны в косу толщиной с руку, перекинутую через узкое, изящное плечо.
Настоящая восточная принцесса.
Приветственно помахав гостям, жених принялся обходить приятелей и с каждым поднял стакан. Беспомощно оглядывалась растерянная невеста – в ее прекрасных глазах закипали слезы.
У Журавлева сжалось сердце.
Бедная девочка! Вся дрожит. Она и это мурло – как такое возможно?
Наконец какая-то женщина усадила невесту и что-то зашептала ей на ухо. Не поднимая глаз, та кивала. К еде она не притронулась, отпивая мелкими глотками простую воду.
А пошатывающийся женишок продолжал мотаться между гостями. За стол, не без усилий, его усадил отец, тот самый суровый начальник полиции. Похожи они были как две капли воды, только золота во рту у папаши было побольше, да пузо побольше, и наглости тоже через край. Как же, хозяин жизни! Всех может купить, припугнуть или прижать. В общем, моя полиция меня бережет.
Есть расхотелось. Журавлев искал глазами Тамару – та сидела за женским столом, с аппетитом ела и болтала.
Он вышел на улицу, закурил. По-прежнему гремела музыка, носились и кричали дети, подходил нарядный народ с коробками и пакетами с подарками.
«Подношения, – усмехнулся Журавлев. – Как же, ведь надо произвести впечатление».