Все, что мы когда-то любили

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну и зачем нам с тобой к жуликам на свадьбу? – усмехнулся Журавлев.

– Так это те жулики, со стороны жениха! А мы со стороны невесты. Там все честные, потому что беднота! И невеста красавица. Та-а-акая девочка – съесть захочется!

– Хорошая логика, – вздохнул Журавлев. – Честные, потому что бедные… А ведь ты, Тама, права. И все-таки извини! Честно, ну так неохота!

Обиженно поджав губы, Тамара кивнула и принялась убирать со стола.

Гулять расхотелось, и раздраженный Журавлев плюхнулся в гамак. Он видел, как она ковыляет на своих опухших, отекших ногах, и, не выдержав, крикнул:

– Черт с вами, поеду! К ментам этим вашим, к красавице! К родне твоей! Сколько же ее развелось! Куда ни глянь, всюду твоя, Там, родня!

Тамара помалкивала. Жизнь научила – когда мужчина гневается, лучше всего не возражать. Получилось, правда, не сразу. Столько лет отвечала, объясняла, оправдывалась, пыталась объяснить. Да разве им, мужикам, объяснишь? Во время скандалов мудрая свекровь молча подносила указательный палец к губам, и глаза ее кричали: молчи!

Да разве по молодости слушаешь? Только потом поняла – чего спорила? В последние годы, скорее всего устав, а не набравшись мудрости, только посмеивалась: ори, дурак, ори! И продолжала делать свои дела. Уходила в хлев или шла в магазин. Правда, ее молчание раздражало и заводило дурака Жорика не меньше, чем возражения. Зато ее нервы оставались в порядке.

– Ладно, Игореша! Не разоряйся, не трать здоровье. Я ж понимаю, как тебе неохота! И понимаю, что ты не обязан. Правда, лично я всегда делала то, что мне неохота, – не сдержалась она и быстренько исчезла в доме.

Журавлев устыдился: «И правда, чего разоряюсь? Трудно мне, что ли? Сколько Тамара, еще три недели назад незнакомая женщина, делала для меня! И готовила, и стирала, и подавала. И развлекала! Нет, все-таки Алка права. Я – ленивая сволочь и эгоист».

Он зашел в ее комнату и обнял за плечи:

– Прости меня, Тама!

Всхлипнув, Тамара кивнула.

Вечером она шуровала в шкафах и в буфете, гремела посудой, чем-то швырялась и, конечно же, чертыхалась – Тама есть Тама. Что ей приспичило, да еще на ночь глядя? Но Журавлев молчал, ситуацию не обострял. Так и уснул с подушкой на голове.

Утром все стало ясно – Тама искала подарок.

– Не счесть алмазов в каменных пещерах! – пропел он, глядя на гору нового постельного белья, лежащую на диване, на упаковки со скатертями, на плюшевые накидушки на диван и кресла, популярные в этих местах, на хрустальные вазы в старых картонных помятых коробках, на огромного монстра – кухонный комбайн, мечту всех женщин, быстро, однако, понявших, как все это громоздко и катастрофически неудобно.

Тама застыла над коробкой с кофейным сервизом, подделка под знаменитую «Мадонну». Размазанные фигурки дам в кринолинах и кавалеров в париках, много растекшегося, небрежно положенного фальшивого золота и потертого перламутра. Вспомнил – весь импорт делают на Малой Арнаутской.

Тамара восседала посередине комнаты, заваленной барахлом, как царица среди сокровищ, и хмуро, внимательно и раздраженно разглядывала свое добро. Выбирала, прикидывала, что жалко, а что не очень, что прилично, а что нет.

Оглянувшись, Журавлев пристроился на краешке стула – все остальное было завалено.

– Ну что, Там? Проблема века? Давай помогу.