Нисшедший в ад

…Когда пиршество в саду Лазаря было в разгаре, к воротам подошел Иисус с учениками.

– Мир вам, добрые люди, – сказал Он.

Мария радостно вскрикнула; затем всполошились все. Мария же бросилась в дом, схватила сколько было денег и куда-то умчалась. Вернулась она скоро вся зардевшаяся и запыхавшаяся от бега. В руках она держала полкаба [Каб – мера, около 2 литров. – В.Б.] дорогущего нардового мирро. В эту минуту вслед за Марией вошел в дом и Иуда, который пришел в Вифанию другой дорогой. На него никто не обратил внимания. Все смотрели на Иисуса и Марию. Эта девочка приветствовала Сына Божия, Бога Земли, омыв Ему ноги этим мирро и отерев их своими пышными черными волосами в знак наивысшего поклонения и чистой любви. В доме приятно запахло нардом.

Иуда стоял тут же, Иуда всё это видел, Иуда всё чувствовал. Зарытые под оливой в Гефсиманском саду серебряники ломили затылок и плечи Иуды и требовали продолжения спектакля о жадном до невозможности иудее Иуде Искариоте.

Иуда, прищурясь, громко сказал:

– И зачем такое расточительство? Не лучше ли продать это мирро за триста динариев и раздать деньги нищим?

Иуда чувствовал всем телом, что все с возмущением смотрят на него. Но никто ничего не успел сказать, потому что заговорил Иисус. Не обращаясь к Иуде и даже не взглянув на него, Иисус сказал с тихой грустью:

– Оставьте ее. Мария сберегла это на день Моего погребения, ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня – не всегда.

Иуда поднял глаза и с любопытством осмотрел присутствующих. Глаза Иуды встретили сверкающий взгляд Иоанна; у того горели щеки и уши от гнева и возмущения. Иуда криво и неуверенно усмехнулся и вышел из дома…

…Он шел, не останавливаясь, всё ускоряя и ускоряя свой шаг. Наконец он побежал и – опомнился лишь тогда, когда оказался за селением, в долине, где протекал небольшой поток. Голова у него кружилась, в глазах мгновениями темнел свет, словно черным покрывалом кто-то закрывал его глаза. Хотя он не ел со вчерашнего дня, он не чувствовал теперь голода и даже не подумал там, в Вифании, взять что-нибудь со стола и поесть. Но жажда его мучила нестерпимо: во рту пересохло и жгло, как огнем. Он подошел к потоку и с жадностью напился его безвкусной воды, подставив свой рот под бегущие струи, затем умылся, намочив при этом и свои кудрявые рыжие волосы и одежду вокруг шеи и на груди. Стало легче, он лег на камни лицом к высокому солнцу и закрыл глаза. Под веками вспыхнул оранжевый огонь, и Иуда, еле дыша, созерцал его. Вода быстро высохла на его лице и груди, и он ощутил, что солнце стало припекать с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Опасаясь сгореть на солнце, он приподнялся и сел. Голова сильно закружилась, и Иуда оперся руками о камни, чтобы не упасть. Увидев впереди себя чахлое деревцо, дающее жиденькую тень, Иуда встал, подошел к нему и заполз в его неверную тень, как раненое, обиженное, сильно испуганное животное заползает в свою нору. Он переползал весь день до самого заката вокруг тощего ствола дерева вслед за скользящей тенью, физически ощущая свое внезапное одиночество как сиротство. Ему казалось, его оставили все – люди, животные, даже насекомые. Ему было страшно, он видел у ног своих разверстую черную пропасть. Там было тихо и глухо, и голова кружилась от ее бездонности. Но никто не пришел к нему на помощь.

Всё же к вечеру он немного отдохнул и успокоился. Иуда вышел на дорогу, ведущую в Вифанию. Небо на закате позеленело, а через несколько минут землю окутает ночь с восьмидневной луной. Воздух стал прохладным и свежим. При дороге, уже у входа в самое селение, на огромном камне кто-то сидел, но еще издали Иуда узнал его. Это был Андрей. Когда Иуда приблизился к нему, уже наступила ночь, и на небе обозначились синие звезды и серп луны. Андрей, казалось, не заметил Иуды, он глядел в ночное, освещенное лишь полнеющей луной небо, иногда шевелил губами и улыбался чему-то.

Иуде нравился Андрей за то, что он принимал людей такими, какие они есть, со всеми их слабостями и недостатками. Он никогда ничего ни от кого не требовал и помогал каждому, кто его попросит о помощи. Общаться с ним любому было легко и просто. Он никогда никого не упрекал, как делали это, например, сыны Зеведеевы. Петр, брат Андрея, часто гневался и упрекал других, поддавшись влиянию младшего Зеведеева Иоанна, но сам к себе был нетребователен и многого за собою не замечал. Иуде сейчас припомнилась та минута, когда он после фразы своей о нардовом мирро огляделся вокруг и увидел на себе возмущенные взгляды. Он еще тогда, в ту минуту, отметил, что Андрей даже не взглянул на него и вообще, казалось, не придал никакого значения словам Иуды. Вот уж человек, который не гнушается чужими слабостями и грехами. Да, Андрей никого никогда не судил и не осуждал, а тот, кто не судит, не судим будет. У Андрея была удивительная способность: он весело принимал участие и в общей пирушке, и проказничал вместе со всеми и не меньше других, и в то же время, принимая в себя настроения и устремления других, он в высшей степени оставался самим собою, неся в себе какие-то высшие нравственные идеалы. Это внушало большое уважение к нему, несмотря на его юный возраст.

Иуда подошел к камню, на котором сидел Андрей, и присел рядом с ним.

– Андрей, ты смотришь на небо так, словно увидел там Бога, – шепнул ему на ухо Иуда и чуть отклонился, ожидая, что Андрей вздрогнет от неожиданности.

Но Андрей не вздрогнул, а повернувшись к Иуде, ласково и с улыбкой поглядел на него. Иуда понял, что Андрей заметил его чуть раньше.

– Смотри, Андрей, – строго сказал Иуда, – по нашей иудейской вере, кто увидит Бога, тот должен вскоре умереть.

– Неправда, – сказал Андрей, глядя в небо и улыбаясь.

– И что же, ты видишь Бога? – недоверчиво спросил Иуда, оглядывая вблизи его крепкое молодое тело жизнелюба, мягко освещенное луной.

– Вижу, – просто ответил Андрей, не отрывая своего взгляда от неба.

– И-и… какой Он?