Нисшедший в ад

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не вам ли, ученикам Иисусовым, известны все тайны жизни и смерти?

– Конечно, известны, – согласился Иуда. – Но мне интересно, что ты-то увидел, Лазарь. Тебе открыт один краешек, и ты его лучше рассмотрел. А нам, ученикам Иисусовым, открыты широкие горизонты и высоты безмерные. Глаза разбегаются и толком ничего увидеть нельзя.

– Что тебе, Иуда, мой краешек? – сказал Лазарь и, показав ладонью на сердце свое, он добавил: – Тут он живет и будет жить вечно. Понимаешь, Иуда? Вечно. Вот я уже тебе почти всё и сказал.

– Нет, Лазарь, не всё. И ты про то знаешь, – сказал Иуда.

Лазарь странно поглядел на Иуду и, пожав плечами, произнес:

– Что же… – Он протянул и опустил руку свою на колени Иуды. Его рука прошла сквозь Иудины колени, словно была не плотская, а состояла из клубов воздуха. Иуда заметно вздрогнул, отшатнулся от Лазаря и дико поглядел на него.

– У меня много различных способностей появилось, – как бы извиняясь, сказал Лазарь. – Об этом пока никто не знает, даже сестры. Не знаю, почему я открыл тебе?

Лазарь задумчиво поглядел на Иуду.

– Я понял тебя, – ответил Иуда хриплым голосом.

И отошел Иуда от Лазаря в глубь сада.

«Вечна мука моя, – подумал он. – Как же я ненавижу вечность!»

Глава 22. …и в Иерусалиме

Утренняя весенняя прохлада будила радость во всем теле, пьянила голову, пробуждала в человеке неведомые силы и бодрость. Ученики легко шли теперь в Иерусалим и молодыми очами жадно вбирали они окружающую их молодость природы. Даже серые камни выглядели веселее. Впереди виднелась Елеонская гора, нарядно одетая в какой-то нежный зеленый дым, как невеста в свадебное платье. Утро обещало солнечный безоблачный день и первый в этом году теплый, мягкий вечер.

Дороги, ведущие в Иерусалим, сейчас были многолюдны: по ним шло много народа к празднику пасхи, поэтому Иисус и ученики Его не торопились, медленно продвигаясь к Иерусалиму в людском потоке. Иуда заметил Иуду Иаковлева, прозванного Фаддеем, и Иакова Алфеева, о которых говорили, что они братья Иисуса по плоти, хотя Иуда ничего общего у них с Иисусом не находил. Теперь они шли рядом по обочине дороги и что-то бурно обсуждали. Иуда припомнил, как они о чем-то спорили всю последнюю ночь в Вифании, мешая всем спать. Иногда им делал замечание какой-нибудь разбуженный ими ученик, они затихали на минуту и снова продолжали шептаться. Из всех их переговоров в сознание полуспящего Иуды врезались слова «великий обман». Эти слова накануне вечером говорили и Андрей с Филиппом, и они настолько занозились в мозг Иуды, что и во сне он видел какую-то птицу, говорившую эти слова, эти же слова говорили камни и ручей, протекавший меж этих камней. И деревья им вторили: «великий обман», «великий обман». Утром Иуда проснулся со словами: «Но почему обязательно «великий обман», а не просто «обман»? Что они под этим понимают? Они сговорились все, что ли?» Иуда сейчас это вспомнил и, чтобы развлечь себя в дороге, он решил вмешаться в их разговор.

Оба они были из «младших» учеников (теперь Иакову было двадцать лет, а Фаддею – девятнадцать), были неразговорчивы, причем всегда настолько заняты, что толком Иуда их до сих пор не узнал. Иуда знал только, что Иаков Алфеев – сын Марии Клеоповой, то ли двоюродной, то ли названной сестры земной матери Иисуса Марии, и ее мужа Алфея или Клеопы, мальчик небольшого роста с шикарными вьющими темными волосами, обладал неимоверно красивым голосом, пел, как Ангел, знал очень много народных песен и псалмов, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, серьезно относясь к этому делу, и что Иисус очень любил его слушать. Своего тезку – Иуду Иаковлева Фаддея – он знал еще меньше. Светловолосая высокая фигура Фаддея мелькала где-то на последнем плане перед глазами Иуды. Вместе со всей молодежью Фаддей шалил, смеялся, играл, а на вечерах был молчалив, внимателен и прилежен, с более старшими учениками в споры не вступал и к их мнению прислушивался, сам же, казалось Иуде, яркими талантами не обладал; в последнем, впрочем, Иуда ошибался. Бесспорно, все ученики Иисуса обладали теми или иными талантами, по крайней мере, все они были религиозно одарены, легко поддавались науке и очень многое могли понять из тайных знаний, для чего требовались врожденный аналитический ум, восприимчивая душа и богатое воображение, то есть, говоря языком более позднего времени, требовалось иметь неплохие математические способности. Иуда же по-прежнему, несмотря на недавние увещевания Вефиля, недооценивал многих учеников Иисуса и многого в них не мог понять.

И вот Иуда решил вмешаться в разговор братьев Иисусовых. Он догнал их и сказал, перебивая при этом говорившего что-то Фаддея:

– Вы оба всю ночь не давали никому отдохнуть. Вы можете сказать Иуде, о чем вы спорите?

Фаддей и Иаков Алфеев обменялись удивленными взглядами. За два года, в течение которых Искариот был учеником, он и двух слов им не сказал, презирая их за младость лет, если не считать одного давнего случая, когда Иуда поинтересовался у Иакова Алфеева, укладывавшего в суму самодельную небольшую четырехструнную наблу, на которой тот только что играл, умеет ли он играть также на арфе, как царь Давид.

Теперь Иуда их мог рассмотреть получше. Фаддей оказался очень красивым юношей с правильными чертами лица и пушистыми, волнистыми светлыми волосами. Изогнутые дугой брови над огромными голубыми глазами делали его взгляд мечтательным и мягким, что вызывало в собеседнике горячую симпатию к Фаддею. Его двоюродный брат Иаков Алфеев был в другом роде. Небольшого роста, быстрый, с живым характером, он, хотя и не имел правильных черт лица, был очень симпатичным.

– Мы не спорили, – сказал Фаддей, – просто говорили.