Наследная ведунка

— Не всё на свете строится на выгоде, Мори, — напутствовал он, — некоторые вещи мы делаем просто потому, что хотим помочь дорогому другу…

— Его Варна заставила! — наябедничал Мелкий, поудобнее перехватывая оглобли в тележке для перегноя, доверху нагруженной неудачливыми убийцами.

— А я заставлю вас! — самодовольно подтвердил рыжий.

Засмеялись. Все смеются — день такой. Солнечный, счастливый. Пахнущий свежим сеном и медовухой. И музыка угадывалась ещё до того, как стала слышна, и тянуло кружиться, как в детстве, и скакать по нагретым камням мостовой, и присоединиться к стайке молоденьких, только-только в женский возраст вошли, девчонок, заговорщицки перешёптывающихся в тени выстреливших липкими цветами деревьев. Наверняка первый год, как их пообещали не гнать домой после дневной ярмарки, разрешили остаться на самую интересную, взрослую часть празднования, где не возбраняется скинуть платье да помиловаться с любимым, а то и просто понежиться со златокудрым незнакомцем, а на утро забыть, не вспомнить и не жалеть. Всех тянуло веселиться.

Всех — но не меня.

Я ненавидела праздник четырёх костров!

Ненавидела букеты, подвешенные над каждым окном, венки и танцы, ненавидела светоч-траву и слетающихся на неё, глупых, наивных, заворожённых и околдованных светлячков. Светлячков, которые с рассветом, отженившись, складывают крылышки и пеплом падают вниз, как маленькие отгоревшие звёзды.

— Уйдём на соседнюю улицу, — попыталась свернуть я, но Вис заупрямился.

— Зачем? Тут же самое веселье!

Вскоре мы и правда поравнялись с весельем — от него-то я и пыталась ускользнуть, да не вышло. Стоило ворам различить увешанный цветными лентами столб, который победоносно несли два крепких парня, все умные мысли из их голов повылетали. Да и как бы они там удержались, когда концы лент легко придерживают откровенно одетые девушки, когда песню они поют заводную, а скачут так зажигательно, что хочешь-не хочешь, а притопывать в такт начнёшь.

Мелкий не отказал себе в удовольствии: вместе с телегой и лежащими на ней бездыханными скрученными наёмниками, ринулся в толпу, неуклюже, но старательно, приподнимая ноги. То правую задерёт повыше, то левую, а телега опасно раскачивалась и скрипела. Кто постарше в процессии, в пляс не пускались, предпочитали звенеть струнами и дудеть в дудки (в лад, не в лад — не всё ли равно?). От горняка они едва уворачивались, но, кажется, вовсе не пугались. Никто беды не ждал — день такой.

— Колесо отлетит — сам будешь новое прилаживать! — сварливо пробурчал Морис, пытаясь обогнуть толчею, чтоб не затоптали.

Но девки, завидев охапку светоч-травы, напротив, втянули коротышку в хоровод, закрутили, смеясь и по очереди чмокая в щёки и лоб разукрашенными губами.

— Руки, руки убрали! — хозяйственно защищал карлик пук травы, но от поцелуев не отмахивался и к тому моменту, как мы добрели до конца улицы, уже и сам лихо подпрыгивал, размахивая поредевшей связкой.

Шли мы к городским воротам. Так уж заведено, что раз в год, когда жара окончательно устоится, а огороды засадят, Холмищи собирались на большой праздник, дабы почтить богов, а заодно попросить о добром урожае и родящей земле. Под шумок и о женихе помолиться можно, и о богатстве. Выпить, конечно, да закусить. Ярмарка, опять же, торги хорошие (это уже по моей части). Да и просто повод отдохнуть, забыв обо всех невзгодах и без осуждения и сплетен дать волю желаниям.

С четырёх концов городка молодёжь несла по праздничному столбу, посвящённому каждому из богов: хозяюшке Туче, владычице Луже, Лесовке да Угольку. Мы, так уж вышло, прибились к Лесовкиному шествию. В честь покровительницы растений и животных зашкуренный столб украсили лоскутами на манер распустившихся цветов, яркие ленты развевались на ветру, а девки и парни в одних сорочках, как дикие звери в гон, пели, кричали и смеялись.

На выходе из города стражники для вида поупрямились. Не традиции ради, а из одной зависти: им-то до вечерней смены сидеть на солнцепёке, вдыхая запах костров и угощения с луга у перелеска. Всё равно что стоять в стороне во время бурного застолья: слюнки глотаешь, а попробовать не можешь. Я обычно на праздниках стояла так же, да только, в отличие от бедных мужиков, добровольно.

— Какой-такой праздник? Не знаем никаких праздников! — самый молодой из охранников привлёк к себе ближайшую девчонку, усадил на колено и, не стесняясь, поцеловал в губы. Другая тут же уселась на вторую ногу — и тоже заслужила поцелуй.

— Как не знать? От ворот полянка как на ладони — вон уже и костры видать! — смеялись девушки.

Напарник молодого, добродушный старичок, нарочно вызвавшийся сегодня сторожить, чтобы подменить горячего внучка, отпросившегося на гуляния, приложил ладонь козырьком к глазам: