Недавно принц де Линь рассказал о прелестной шутливой фразе барона де Безенваля[1601]. Он [нрзб] свою дивизию врагу: она была полностью уничтожена. Господин де Безенваль оставался под непрестанным огнем, его просили ретироваться. «Да нет, — сказал он, это же как на балу в Опере[1602]: скучаешь, но остаешься, чтобы послушать виртуозов». Великолепная французская отвага, невыразимая смесь веселости и храбрости[1603].
До вознесения госпожи Дюбарри принц де Линь весьма близко с ней общался. Много лет спустя Людовик XVI однажды на охоте вез в своей коляске принца де Линя и, говоря о госпоже Дюбарри, спросил его, правда ли, что он был знаком с ней в ее первоначальном положении. «Государь, — ответил принц де Линь, — я бы никогда не возвернул ей того, что порой с нее взимал, кабы знал, что она сим злоупотребит». Когда графиня де Грамон ударила своим панье госпожу Дюбарри, после чего была сослана, принц де Линь сказал: «Вот что значит иметь панье и не иметь никакого уважения»[1604].
В 1807 г. принц де Линь говорил господину де Талейрану: «Кроме Вас и меня, больше нет французов»[1605].
Я покинул Вену 9–10 мая 1809 г.
Троппау, сего 23 мая 1809 г.[1606]
Стихи и послания
Принц де Линь С. С. Уварову
Россиянин в Вене[1607]
Гиперборейские моря пересекли вы,
Желая повидать вновь тот предел счастливый,
Где множество умов оставили свой след,
Восславив блеск искусств, веселий и побед.
Хоть вы задумали Парижа посещенье,
Увидим, говорят, к нам ваше возвращенье?
Один шутник[1608] вам зло о галлах говорил.
Решили вы, что он слегка пристрастен был,
Наследьем гениев не дорожа нимало,
Что славу Франции два века составляло.
Французы, он сказал, исправятся, поверь.
Вернусь, ваш был ответ, тогда, а не теперь.
Друг, перемен не счесть: на удивленье новый
У галлов ныне вид, и дикий, и суровый.
Угрюмы, холодны они, и нет следа
Былой веселости, беседа им чужда.
А встарь побеждены они иль победили —
Нет дела им: из битв рождались водевили.
Париж Афины нам и Рим напоминал.
Людовик подданных своих бы не узнал.
Да, жаль вам тех времен, что были все ж прекрасны.
Рассвета лучших дней мы ждем, увы, напрасно.
Вновь не появятся Буйон или Немур[1609],
Уж два десятка лет в изгнании Амур.
Прости, страна чудес, нам милая доселе,
В ней боле не узрим Конде или Корнелей.
Франциска Первого дела вы знали все,
Вас вижу на суде над бедным Самблансе[1610].
На брачных торжествах Марии[1611] вы блистали.
Краса и слава ей спасением не стали.
В стихах на смерть ее, искусник молодой,
Вы имя Стюартов оправили в рондо.
Монтгомери[1612] я спас, когда во гневе яром
Вы бросились сразить его одним ударом.
Девятый Карл слагать стихи вас звал помочь,
Но устрашила вас Варфоломея ночь.
Питал нежнейшие к вам Генрих Третий чувства,
Четвертый вас учил военному искусству,
А властный Ришелье задумал муштровать,
Но, как Сен-Мару, вам хотелось чаровать.
В Рейн первым бросившись, вы увенчались славой,
Воззвав к Людовику: «Сир, наша переправа!»[1613]
Как ни красуются Лозен, и Вард[1614], и Гиш,
Близ вас мальчишками их видит весь Париж.
Знаток в поэзии, вам регент в самом деле
Готов был приписать «Филиппики» Шанселя[1615].
Но все ж уверился, что совесть в вас чиста,
Спасли вас ваши честь и сердца доброта.
Всеобщий баловень, вы дочь его пленили
И тут в Бастилию едва не угодили.
Потом вы королю пришлись не по нутру:
Он к вам приревновал красотку Шатору.
Но при Фонтенуа[1616] великолепный воин
Монаршей милости был снова удостоен.
Он вас посредником отправил к Помпадур,
Поскольку обликом вы вылитый амур.
И вскоре стали вы, поэт, сродни Вольтеру,
Столь мило вы его усвоили манеру.
Вас, воплощение (то всяк признать готов)
Очарования блистательных веков,
Обретших на Неве приют благословенный,
Молю от Франции отречься ради Вены.
Собранье совершенств, вы покорите всех,
И всюду будет вам сопутствовать успех.
Сей вздор начал я молоть по причине столь совершенного знания моим милым Уваровым французского двора на протяжении девяти или десяти царствований, что я воображаю, будто он жил в те времена и будто я его тогда видел. Прошу быть снисходительным к Самблансе: я знаю, что это рифма для глаз, но не для слуха. Следует также иметь в виду, что все сие имеет отношение к «Россиянину в Париже», коим я представляю моего милого Уварова, воображая, что его ум и очарование удивили Вольтера, не поверившего из‐за его юного вида, что он выученик столь давней и блистательной школы.
Принц де Линь С. С. Уварову
Увы! Пора идти.
Таков мой долг, как ни крути.
Когда б любимец муз и граций,
Взлелеял коего Гораций,
Овидия живой портрет
И Аполлона Ганимед
В моей роскошной колеснице,
Меня влачащей в Палатин,
В четыре ровно стал блистательным возницей,
То был бы я хоть не один.
Принц де Линь С. С. Уварову[1617]
Как удивится та страна,
Увидев вас; решит она,
Что ей, конечно, в наказанье
Близ Танаиса столь прелестному созданью,
А не в Париже жизнь дана.
В Уварове моем стократно оживает
Былой Париж, чей блеск он все же затмевает.
В поэзии глубок, как бритт, и столь же смел,
В серьезном жанре он немало преуспел
И обойдется без кончетти,
Чтоб остроумным слыть, как Лациума дети.
Тяжеловесный слог ему не подойдет,
Но он ученостью германцев превзойдет.
Кипуч, как Севера сыны, он неуклонно
Стремится по пути сподвижников Петра[1618].
Увидим Цезаря, Саллюстия, Марона
Мы в нем, прославиться ему пришла пора.
Принц де Линь С. С. Уварову
Желал бы я, как ты, превыше облаков
Взлетев, заговорить на языке богов.
Тебе лишь одному дана свобода
На колеснице, словно Феб[1619],
Стремиться по лазури небосвода,
Удерживая солнце от захода.
Орленок, ты вспорхнул из Зевсова гнезда,
Из облака, его сокрывшего, когда
Он в поднебесье нес младого Ганимеда,
Вселенной властелин, кому предел неведом.
А я, когда б дерзнул взлететь, как Фаэтон,
То был бы в тот же миг низвержен, как и он.
Не удался бы мне полет Икара,
Меня б, как и его, постигла кара.
Так дерзкий облако в объятья заключил,
За что жестокую расплату получил[1620].
Благорожденной, легкокрылой
Ты музе передал твой облик милый,
И превзойден тобою Оссиан.
Твой стих звучит не столь уныло,
Как песнь, где сумрачно рокочет океан.
Меланхоличного светила
Не застит нам густой туман,
И даром сладостным — тебе он только дан —
Твоя поэзия пленила.
Не уверяй же нас, что в ней ты не силен.
Красавиц пой, мешать я не намерен,
Коль невзначай окажешься влюблен.
Но если своему призванью будешь верен,
Какой венец тебе готовит Аполлон!
Коль обрету приют на склоне дней суровых,
Гомером станешь ты моих пенатов новых.
С. С. Уваров принцу де Линю. Фрагмент
Будь я Ломоносов[1621],
Я б вам сказал: на Геликон
Меня ведите в край счастливый
С моею музой боязливой.
Лишь вы один — наш Аполлон.
И ежели зоил кичливый
Изгнать ее предпишет вон,
То в сей обители блаженной,
Что на горе, примите нас,
Где гостем был Амур подчас,
Где с вами Дружба неизменно,
А недругов не слышен глас,
Где тишина вас окружает
И где Вольтер, Гораций в вас
И Эпикур вновь оживают.
С. С. Уваров. Господину принцу де Линю в ответ на его стихи, где он говорил мне об Оссиане и Гомере[1622]
Об опытах моих, где нет
Ни силы, ни воображенья,
Могу ли разделить я мненье,
Что в них я истинный поэт?
Шотландский бард дивит весь свет:
В его протяжном песнопенье
Меланхоличного томленья
Исполнен каждый нежный звук.
Но коль меня б коснулось вдруг
Божественное вдохновенье,
Меня бы не привлек Ахилл,
О подвигах его сказанье,
Я только вас бы восхвалил
И милое очарованье
Того, кто целый мир пленил,
Кто в сем искусстве заслужил
И впрямь профессорское званье;
Вольтер, Екатерина вас
Не оставляли без вниманья;
На саблю опершись, не раз
Вы пели и любви желанья,
Касаясь лирных струн подчас
И легкой, и умелой дланью;
Историк, воин и поэт,
Мудрец за Эпикуром вслед,
Лишь вы милы моей камене;
Она бы посвятила вам
Свои и радости, и пени;
Когда б ее напевам храм
Открылся вечный, величавый,
Тогда б она стяжала право
Навек быть осиянной там
Лучом бессмертной вашей славы.
Любезный Принц, моих стихов
Простите тон велеречивый;
Любимы славой вы шумливой,
И мне весь мир внимать готов.
Но к сонму я себя богов,
Конечно, не причту кичливо
И жить в безвестности счастливой
Хочу, покуда, негневлива,
Фортуна мне не строит ков:
Позвольте сладко и беспечно
На лоне безмятежных дней
Упиться жизнью быстротечной;
Любой премудрости извечно
Искусство и любовь сильней.
А вы, как следует, в анналы
Войдете, Принц мой, без труда,
И мы увидим вас тогда
В блистанье славы небывалой.
Подумайте, ведь вас узнать
Все пожелают досконально,
Жизнь вашу рьяно разбирать
До мелочей начнут нахально.
Словечки ваши повторят,
Сочтут все слабости подряд
Потомки наши и со рвеньем
Займутся на ученый лад
Побед любовных исчисленьем[1623].
C. С. Уваров. Фрагмент письма господину принцу де Линю от 20 июля 1807 г. из Вены[1624]
С тех пор как Вы уехали, я более не сочиняю стихов; сохраняю себя для Вас и духом, и телом.
Прощайте, и пусть ваших дней
Вовек не омрачит ненастье.
Кто всех любезней и славней,
Пусть мудрецов вкушает счастье.
Но только не тот пресный плод,
Что, от неволи изнывая,
Иной за образец берет,
Умеренностью называя.
Нет, будет он неутомим
В искусстве жить для наслажденья,
Что знали Греция и Рим,
Занятья чередуя с ленью.
Шолье с Лафаром[1625] так досуг
С приятностию провождали,
Стихи слагали без потуг
И Кифареда услаждали.
Живи в то время я, они
Со мной делили бы веселье.
Рассудок правит в наши дни,
И в двадцать лет уж мы созрели.
Нас философия одна
Влечет, обманчивое знанье;
Цветов лишенная весна
Теряет все очарованье.
Обуревают молодых
Честолюбивые стремленья,
А в старости терзают их
Раскаянье и сожаленья.
Пусть долго вас судьба хранит,
Нас восхищайте бесконечно!
Вам увяданье не грозит,
Анакреонт был молод вечно.
Письма
Принц де Линь С. С. Уварову, б. д.[1626]
Добрый день, прелестная миниатюра разного рода достоинств, коим пристало быть явленными при случае, причем тому должен быть повод самого возвышенного рода. Добрый день, милейшая энциклопедия всего самого наилучшего, приятного и важного, что есть во всех народах. Добрый день, друг моего сердца.
Принц де Линь С. С. Уварову, б. д.[1627]
Я дам Вам его, дорогой братец, как только найду то, что я велел переплести. Так Вы не замедлите узреть мое неприкрытое к Вам отвращение.
Принц де Линь С. С. Уварову, б. д.[1628]