– От всего тошнит, когда переешь.
– Что вы хотите, я всегда был неумерен в еде. Джаз стал для меня подобен дивану, с которого вечно скатывается голова!
– Вот так новость!
– Может быть, но это правда. Чёрная музыка, негритянские песни – я сыт ими по горло.
– Но ещё совсем недавно вы говорили мне обратное!
– Вполне возможно, но сейчас они мне приелись, и – вот увидите – скоро мода пройдёт и для всех остальных. Я всегда иду на шаг впереди! Не как «отличник» – нет: я точно двоечник и хулиган! В двоечниках, правда, меня раздражают те усилия, которые они, всему наперекор, прикладывают к изучению преподаваемых им глупостей. Учителя называют вас лентяями? Или вы просто рассеянны? Прекрасно, и продолжайте в том же духе! Мне вообще кажется, что под предлогом возвышения духа молодым людям в школах вдалбливают самые бесполезные знания – и к тому же самым прескучным образом. Может, вместо греческого стоило бы обучать их стенографии, кулинарии, вождению автомобиля, плаванию, сексу – игре в рулетку, наконец, иными словами, всему тому, что является неотъемлемой частью настоящей жизни. Римское право, милая моя, латынь, басни Лафонтена служат лишь рассадниками этой ужасной болезни – словоохотливости, страсти к речам; не знаю, действительно ли раньше во Франции всё сводилось к песням – но уж лучше так: сейчас всё заканчивается речами, ужас какой… И речи ведь – всё та же живописность!
Розина Отрюш казалась раздражённой:
– Литература – тоже речи, а я литературу люблю.
Повисла пауза; она взялась за сигарету, бросила её, не сделав и трёх затяжек, – но тотчас же прикурила следующую. Всё это она проделала машинально, однако в тот момент мне показалось, что установившееся между нами взаимопонимание оборвалось – возможно, она сама ещё этого не осознавала.
– Не хотите отвезти меня обратно в Париж? – спросила она подчёркнуто вежливо.
– Да как-то не особенно.
– Вот это мило!
– Ну что ж, извольте…
В этот момент вошёл Клод Ларенсе – стучать он уже не трудился. Романист буквально сиял:
– Как же я рад, – воскликнул он, – застать тут вас обоих; вот результаты моей ночной работы, этот фрагмент надо вставить между 7 и 8 главами: послушайте, как, по-вашему?
Безумные цветы юности облетают, плоды созревают в осенних теплицах. Одержимый родиной при всех её заблуждениях, славой – вплоть до лавровых венков, свободой – даже в её перегибах, и честностью – в рубище, он воспевал одновременно родину, славу, свободу и честность!
Зачастую это схожие переживания, и порой – по одним и тем же поводам, – но какое чудесное разнообразие оттенков! Мари была покорена их восхитительной пышностью.
Как в расцветающей по весне природе невозможно отыскать двух листов одинакового зелёного цвета, так и в его бессмертных песнях не было и двух слогов, которые наполнял бы тот же смысл! Более того, эти песнопения, пронизанные самым возвышенным лиризмом, затрагивали все благородные струны души. Несравненный поэт, выражающий в превосходных стихах чаяния всего народа, Поль-Поль казался соотечественникам не голосом какой-то одной партии, но тем, кто в единой Нации стоит выше всех партий и объединений.
Я, как обычно, прервал романиста:
– Поистине великолепно, милейший, вы понимаете, что превзошли сами себя? Какая жалость, что слушать дальше я никак не могу. Розина хочет вернуться в Париж, я должен отдать некоторые распоряжения, если мы намерены отправиться на автомобиле; так или иначе, надо ещё собраться.